Заметки / Русский язык

КАК ПИСАТЬ ПИСЬМА

Милостивые государыни и милостивые государи!

Леди и джентльмены!

Дорогие товарищи!

Друзья!

Все мы пользуемся русским языком для выражения чувств и мыслей, для написания служебных записок и проектов законов, для прохождения интервью и составления резюме, для участия в бизнес-митингах, при обсуждении политических новостей с друзьями и знакомыми, в интересных беседах с сантехниками, начальством, подчиненными, продавцами автомобилей и запчастей к ним, в ежедневных семейных разговорах с супругами, детьми и родителями.

Кроме того, почти все мы пишем время от времени письма, в основном электронные, но многие еще и простые, а некоторые и вовсе пером, без помощи принтеров и компьютеров. И при этом прибегаем частенько не только к английскому, но и к русскому языку, как средству внутри- , а иногда и межъязыкового общения.

Посмотрим на наш язык повнимательнее. Мы увидим, что это некий слоистый пирог, или коктейль, словом –  пачка, связка, стопка, объединение подмножеств, совокупность разных его фрагментов.

Одно время казалось, что фрагментов таких всего два. Мы жили в двух параллельных языковых мирах – реального советского мира, мира проходных дворов и заводских проходных, очередей, трамвайной давки с одной стороны, и мира Онегина и Татьяны, мира Анны Карениной и Ильи Ильича, словом – мира русской классической литературы, с другой. Третий, выморочный мир нормативной советской жизни всерьез никем не принимался и существовал на правах домашнего привидения («в то время, когда космические корабли бороздят просторы Большого театра»). Потом оказалось, что фрагментов этих больше. Стали доступны языковые миры русской эмиграции, мир русской деловой и государственной прозы. Некоторые миры, казавшиеся ранее маленькими, оказались огромными, целыми расширяющимися вселенными. Таким оказался мир русской блатной фени и ее периферии – современного приблатненного словаря конкретных понятий. Появились совсем новые миры. Из таких миров первейший – мир нового бизнеса, где вместо конторы офис, вместо работников персонал, вместо приказчика менеджер, а то и вообще «кто-нибудь из сэйлз». А какие-то миры, наоборот, съежились и отступили в тень, как искусственный мир переводов на русский язык зарубежной прозы капиталистических стран, где можно подойти к стойке бара и заказать выпивку, а потом, прищурившись от дыма, сказать собеседнице: сдаётся мне, я тебя видел в 76-м году в Ларедо, крошка...

Не желая активно вмешиваться в процесс перемешивания этих фрагментов, хотел бы привлечь внимание читателя к русскому языку прошлых времен. На гигантском, в несколько «Икей», складе этого языка есть потрясающие галереи, удивительные экземпляры, интереснейшие углы. Вот, скажем, хозяйственная линия на уровне XIX века. Или отдельно стоящий павильон, где хранятся наставления священнослужителей, обращенные к мирянам (пока добрался только до православных, а сколько интересного должно быть в других конфессиях!). Или там, у самой стены, широкий проход, заставленный и не видный за русской поэзией – замечательный язык частной жизни конца XVIII – начала XIX века. И такого много, это только примеры.

Чем интересны эти места?

Во-первых, туда давно никто не заглядывал.

Во-вторых, у каждого из них есть репутация, миф, молва. О каждом из них кто-то что-то слышал.

В-третьих, по глубокому нашему убеждению, эта репутация незаслуженна, миф глуп (да и не миф вовсе, а новодел),  молва несправедлива. Стоит обследовать эти углы, чтобы убедиться в этом.

Русский язык XIX века, применявшийся для описания хозяйственных дел, оборота, бухгалтерии, –  по меньшей мере не неудобен и уж точно не нелеп.

Язык, на котором клир и паства еженедельно и повсеместно обсуждали проступки, большие и мелкие прегрешения – вовсе не смешные завывания с церковно-славянскими вкраплениями, а точное и мощное средство вразумления, воспитания и поддержки. Более того, умственная и нравственная определенность этого языка сегодня, говоря словами другой эпохи, в большом дефиците. Язык, обслуживавший эту функцию, язык комсомольских и партийных собраний (когда взрослых дядь и теть отчитывали некие самозванные воспитатели и воспитательницы), уходит вместе с поколением.

Или вот язык частной жизни начала позапрошлого века вдруг оказывается на удивление современным и, в ряде случаев, практически применимым.

В первом номере «Частного взгляда» мы сочли уместным привести фрагменты замечательной книги, старого «Письмовника», изданного в Петербурге в 1822 году. У нас нет сведений об авторе этого сочинения*. Если среди читателей окажется человек, знающий больше об этой книге и об ее авторе, пусть напишет нам. Письма, как указывается здесь, суть разговоры между отсутствующими (на ум тут же приходит и скороговорка автоответчика). Трудно не поддаться обаянию забытого формата русской речи. Попробуем применить эти рекомендации, скажем к e-mail. Разумеется не в той электронной переписке, что являет собой род телеграмм («вышлите» – «высылаем в приложении»), а в электронных именно что письмах. Найдем ли что-то полезное? Не сомневаюсь. Ну и разумеется, в любом случае мы можем улыбнуться наивной искренности предков («вельможу» с большой буквы пишут), и поразиться странным сближениям. И польза, и развлечение. Судите сами.

* После выхода интернетной версии «Частного взгляда» нам пришло письмо от читателя. В письме есть важные сведения, автор назван, но читатель считает, что всё нуждается в дополнительной проверке. Тем самым вопрос об авторстве нижеследующего получил начальный импульс к разрешению, но от окончательного суждения и мы пока воздержимся, ожидая итогов дальнейших разысканий.

Редактор-составитель

НОВЕЙШИЙ САМЫЙ ПОЛНЫЙ И ПОДРОБНЫЙ ПИСЬМОВНИК,
или
ВСЕОБЩИЙ СЕКРЕТАРЬ,
В ЧЕТЫРЕХ ЧАСТЯХ,
содержащий в себе
ПИСЬМА
всякого рода, в общежитии употребляемые и приспособленные ко всем случаям и обстоятельствам, с предварительными правилами и наставлениями сочинять и писать всякие письма к разным особам и о разных предметах.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Санктпетербургъ,
В Типографии Императорских Театров,
1822

НАСТАВЛЕНИЕ

Как должно образовать себя в письменном слоге

I. О письмах вообще

Письма изобретены для сообщения мыслей своих другим. Они служат вместо изустного разговора, и как бы перед глаза представляют людей, удаленных друг от друга, даже на великое расстояние. – Изобретение писем должно отнести к определенной древности; сначала они верно были самые простые. Друг писал письмо к своему искреннему, желая уведомить его о происшествиях как общих, так и частных, любопытных для него, или чтобы дать знать ему о намерении, в котором тот принимает участие. Сей новый способ изъясняться понравился всем; наконец дошло до того, что нет ничего обыкновеннее, как писать письма. Не смотря на то, писать письма хорошие, есть дело весьма необыкновенное. Чтоб научиться хорошо писать их, нужно иметь основательные правила и им следовать; нужно иметь хорошие примеры и подражать им. Для сего-то, предлагая сию книгу, под названием Новый Всеобщий Секретарь, или Полный Письмовник, приобщим наставление, содержащее главные правила письменного слога.

Желающий порядочно писать письма, должен замечать две главные вещи: материю, или содержание писем, и форму, или расположение материи.

Материя писем есть все то, что случается в разговорах; все то, что можно сказать лично приятелю, можно и написать к нему во время разлуки, с тою только осторожностию, что не всегда должно вверять тайну свою бумаге: она может затеряться или попасть в посторонние руки.

Сия материя переменяется по различию писем, т.е. она содержит или дела важные, или одни учтивости. Они бывают разных родов, на пример: иные содержат уведомление, другие совет, повеление, просьбу, рекомендацию; одни представляют услугу, другие жалобу, упрек, извинение и проч. и проч.

II. О слоге писем

Письменный слог должен быть не слишком высок, не принужден и не шутовской. Он должен быть прост, и похож на обыкновенный разговор, изображенный на бумаге. Чем простее, тем он приятнее, тем ближе к сердцу. Для него не нужны Риторические фигуры: множество восклицаний, прозопопей, обращений, равно как и длинные периоды, необходимые иногда в другом роде сочинений. Однакож, чтобы писать просто и свободно, должно основательно знать свой язык, дабы не потерять равновесия, и поднявшись слишком высоко, не подвергнуться падению.

В письмах, одну учтивость заключающих, сухость и бесплодность материи позволяется наградить выбором гладких, занимательных, не слишком обширных приветствий. Краткость придает ясности, а потому и приятности. Везде должна быть приметна Грация, заманивающая к чтению. Ничто так не противно слуху, как слова и обороты грубые и нескладные. В письме не стараются наблюдать великой связи между частями оного. Письмо есть картина словесного разговора, или нашего обращения: следовательно и небольшой беспорядок ему свойственен, а особливо в письмах, не одну материю содержащих. Самый порядок описываемого дела употребляется произвольно. Не смотря на то, должно заметить:

1). Что не должно разделять того, что относится к одному делу, или к одной особе.

2). Что не должно непосредственно связывать какого радостного известия с печальными обстоятельствами. Начиная говорить о другой материи, должно сделать приметное разделение.

N.B. Вообще сказать можно, что если кто природою произведен для преобразования слога или для очищения какого нибудь языка, то письма подадут ему лучший к тому случай. Тут более места, времени и свободы, чтобы показать свои дарования.

III. О благопристойности, ясности и чистоте писем

В письме должна быть благопристойность, нужнейшее свойство оного. Для сего надобно разбирать, кто мы, о чем пишем, где, куда и к кому? Что пристойно написать к равному себе, то будет оскорбительно в письме в Вельможе. Что прекрасно в письме старика и человека важного, то самое смешно в письме человека молодого и низкого рода и чина. О воине говорить нельзя так, как говорят о женском поле. Выходя из пределов своего состояния, или не сохраняя должного почтения к достоинствам, можно навлечь на себя презрение.

Письма должно писать слогом легким и внятным; но и ясность должно соображать с умом тех, к кому пишем; потому что одни понимают легко все то, что для других кажется трудным и запутанным. – Ясности много помогает краткость.

Надобно писать письма опрятно, без помарок и на хорошей бумаге. – Почерк в письме есть то, что телодвижение и мины в разговоре. Он не должен утомлять глаз читателя: один чистый почерк может заманить к чтению. – Может случиться, что кто нибудь, разбирая нечеткое письмо, легко пропустит очень нужное слово, или мысль.

IV. О форме писем

Чрез слово форма разумеется все то, что принадлежит к порядочному сочинению писем, включая материю.

Мы начнем с частей письма, кои суть особенные, или общие.

Особенные части письма суть: вступление, рассуждение и заключение.

Вступление обыкновенно содержит какое нибудь небольшое приветствие, чтобы снискать благосклонность той особы, к которой пишем, также и главное предложение, о чем намерены писать. Но такое вступление употребляется не часто, и то разве в письмах больших и о важных вещах; в других же прямо приступают к материи.

Рассуждение бывает различно; надобно соображаться с материею, о которой пишем. В нем не нужно много ломать голову для чрезвычайной связи; перо изображает мысль, как она приходит в голову. Только в ответах должно следовать порядку того письма, на которое отвечаем; иногда употребляют переход, окончив одну материю и начиная другую.

В обычай вошло везде, чтобы в заключении свидетельствовать свою признательность и усердие, прибавляя некоторое прошение к Богу о благополучии того, к кому пишем. Тут должно стараться, чтоб наши выражения не были старинные и очень обыкновенные, или низкие.

Общие же части письма суть: надпись, подпись, год, месяц, число и адрес.

V. Должно ли трудиться над письмом?

Обыкновенно говорят, что письма должно писать свободно, не делая себе принуждения. Это справедливо и ложно, смотря потому, кто пишет. Справедливо для людей, довольно обращавшихся в свете, или знающих свет: они, взявшись за перо, пишут все сряду, и однако ж в письме их более порядку, нежели в обыкновенных разговорах; ложно для тех, кои мало обращались в свете, и коих понятия представляются не с такою ясностию, какая потребна для письма. Эти должны более трудиться при сочинении письма; однакож не должно забывать того, что тем более трудимся над письмом, тем неприметнее должно быть, что мы трудились. Мастерство состоит в том, чтобы скрыть искусство и подойти сколько можно ближе к Природе: чтоб все казалось натуральным, свободно излившимся; чтобы всякий мог сказать, что этого иначе лучше выразить нельзя. Должно испытывать себя, т.е. написать вдруг и скоро, потом показывать написанное людям с очищенным вкусом. Если письмо назовут хорошим, что должно продолжать писать точно таким же образом.

Есть люди, кои все стараются поправлять до тех пор, пока все перепортят. Через слово вдруг и скоро не хочу сказать, что всякий без исключения, взявшись за перо, тотчас может писать, не размышляя материи. Некоторые могут; но для большей части людей должно сделать прежде план в голове, по крайней мере тогда, когда позволяют обстоятельства. Прежде подумай, хорошо ли это выражение, нет ли лучшего, точнейшего; подумай, истинная ли мысль твоя, благопристойна ли, сообразна ли с характером и состоянием того, кому пишешь, идет ли к твоему делу? подумай – и тогда клади на бумагу. Однакож как те, так и другие должны употреблять слова в собственном значении, избегать ненужного повторения слов, фразов и мыслей, должны оставлять излишние, скучные приступы и обветшалые заключения. Иные учители столь строго соблюдают сие замечание, что не позволяют одного и того же слова употреблять в письме более двух раз, и то в крайней нужде. Знаки препинания должно наблюдать строго: от сего сохраняется краткость, умножается ясность и приятность.