ЧАСТНЫЙ ВЗГЛЯД
Общеполезный журнал для чтения
Содержание номера
Другие номера

Заметка и письмо / Политика

Иосиф Гиндин
НАЦИИ КАК ПРОДУКТ ТИРАНИИ БОЛЬШИНСТВА?

* * *

Это письмо представляет собой отклик на статью Павла Серебрянникова «Национальное единство или тирания большинства». Кроме того, этот текст несомненно является и заметкой тоже. Не считая себя вправе хвалить авторов, присылающих нам свои заметки и письма, хотел бы одновременно (а) призвать высказаться всех, кому есть что сказать и (б) оповестить публику о том, что «Частный взгляд» гарантий публикации не дает, обязательства отвечать непременно на все письма не имеет, но продолжает их (письма) самонадеянно ожидать. Пишите. Как говорится, интересные будут опубликованы.

Григорий Сапов

Во втором номере «Частного взгляда» была опубликована статья Павла Серебрянникова, «Национальное единство или тирания большинства».

Целью статьи была демонстрация гибельных последствий сочетания государства перераспределения с мажоритарным способом принятия политических решений (я намеренно избегаю употребления слова «демократия» по причинам, описанным ниже).

Начнем с определения демократии, используемого автором:

Здесь я буду называть демократическим такое общество, в котором законодательные и оперативные решения утверждаются мажоритарным голосованием по принципу «один человек – один голос».

Беда с таким определением заключается в том, что слово «демократия» давно уже используется в политической полемике как нечто расплывчатое, но имеющее положительные коннотации (антонимом «демократии» в этом смысле является «фашизм», который есть нечто столь же расплывчатое, но с коннотациями отрицательными). Определение же демократии как политического механизма, основанного на мажоритарном голосовании, представляется слишком узким. Действительно, будучи определенной таким образом, демократия совершенно неизбежно приводит к ужасным последствиям, столь красочно описанным в статье П. Серебрянникова.

Следует отметить, что само определение смазывает представление о разделении властей на законодательную и исполнительную. Вообще, тонкости устройства политических систем автором полностью игнорируются. Единственное различие, которое проводит автор, заключается в разделении демократий на ограниченные и неограниченные. В качестве примера ограниченных демократий приводится США и Российская Федерация; ситуация в этих странах описывается так, как будто произвол парламентариев ограничен там Конституцией.

Из текста статьи трудно понять, каким образом Конституция США ограничивает произвол парламентариев. У меня есть смутное ощущение, что автор имеет в виду «Билль о правах». Даже не вспоминая о дискуссии по поводу «перечисляемых прав» ( enumerated rights ), хотелось бы заметить, что сам по себе «Билль о правах» есть всего лишь бумажка; что ограничение полномочий государства зависит от архитектуры политической системы, а вовсе не от самых замечательных деклараций.

Трудно спорить с тем, что принятие всех решений путем голосования очень быстро приводит к полной катастрофе. Динамика событий, приводящих к такой катастрофе, может быть различной в зависимости от культурных факторов, но в любом случае решения, принимаемые неограниченным большинством, рано или поздно начнут ущемлять индивидуальные права.

Факт этот был отлично известен еще отцам-основателям США. Поэтому Конституция США устанавливает разделение государства на три ветви власти и систему сдержек и противовесов. Такая система предположительно должна сдерживать поползновения к тирании. Например, крайне важным является выделение судебной власти в отдельную ветвь. Истории известны формы судопроизводства, основанные на мажоритарном голосовании. Примером таких систем является суд Линча или суды античных полисов, перед которыми было опаснее быть богатым, чем виновным. Право быть судимым независимым, гласным и состязательным судом есть одно из важнейших индивидуальных прав; поддерживать такое право можно только при условии отделения судебной власти от исполнительной и законодательной.

Существуют иные политические системы, вполне демократические, но гораздо менее работоспособные. Например, континентальная парламентская республика. В парламентской республике кабинет министров формируется из парламентариев, создающих для этого парламентскую коалицию. Таким образом полностью размывается разделение исполнительной и законодательной власти; вслед за этим возникает обстановка перманентного политического кризиса. Самым ярким примером такого кризиса является, конечно, крах Веймарской республики; однако сходные тенденции демонстрируют и многие другие парламентские республики.

Другим предохранителем от сползания в тиранию, встроенным в Конституцию США, является федеральное устройство и вообще местное самоуправление. Даже если местные власти, подстегиваемые деструктивными силами мажоритарного голосования, начнут проводить некую неразумную политику, у их подданых остаётся возможность проголосовать ногами. Применительно к истории США, это означает, что угроза установления тирании может порождаться только расширением полномочий федерального правительства. Обсуждение процесса разрастания федерального правительства, от линкольновских «улучшений промышленности», известных также как «Позолоченный Век», через учреждение ФРС, принятие антитрестовского законодательства, пропагандистскую кампанию периода Первой мировой войны, к «Новому Курсу» и «Великому Обществу», выходит за рамки данной статьи.

Разумеется, никакое политическое устройство не может защитить от преобладающих общественных тенденций. Если общественное мнение полагает что создание национальных (применительно к США – федеральных) промтрестов есть единственное спасение от экономического кризиса, архитектура политической системы может лишь смягчить разрушительные последствия соответствующих решений, но никак не предотвратить их полностью.

Собственно, на этом можно было бы закончить критику той части статьи, в которой автор рассуждает о «тирании большинства». Однако, как и заявлено в названии статьи П. Серебрянникова, речь идет о «национальном единстве». Здесь автор делает заявление и вовсе поразительное:

Так, в XIX веке в Европе при возникновении парламентских государств многим из меньшинств оптимальным выходом представилась ассимиляция – и мы увидели нации-государства в той форме, как мы их знаем.

Итак, если верить автору, то сначала в Европе появились парламентские государства, а затем динамика неограниченной демократии сформировала нации. Интересно, откуда же взялись сами демократические государства?

Мне представляется, что автор делает здесь логическую ошибку, подобную той, которая содержится в следующем предложении: «птицы дождались похолодания и улетели». На самом же деле птицы летят на юг в определенный сезон и вовсе не ждут особенных холодов; напротив, они ждут попутного северного ветра, который заодно приносит и холодную погоду.

И формирование наций, и возникновение демократических политических систем есть часть общего процесса модернизации. В средние века быдло пахало землю, бароны же пировали и воевали. В такой системе не было никаких предпосылок ни для наций, ни для демократии. Однако развитие капитализма втягивало в торговый оборот все боóльшую и бóльшую часть населения. Исторически это выразилось в расцвете и упадке городов-республик, сменившихся абсолютистскими монархиями и последующем установлении парламентских политических режимов.

Язык, на котором говорят крестьяне в своих глухих деревнях, никого особенно не интересует; поэтому для европейских континентальных империй была вполне характерна ситуация, при которой в городе и окружающем его крестьянском море говорят на разных языках. По мере развития капитализма, все большая часть населения оказывалась втянута в промышленную и общественную жизнь; язык преподавания в школе и университете, язык судопроизводства, язык армейской команды, язык инструкций телеграфиста и расписания поездов стал объектом политики, что и породило современные политические нации.

Процессы демократизации и формирования наций шли параллельно, подпитывая и усиливая друг друга. Например, после революции 1848 года народы Австро-Венгрии получили автономии и провинциальные парламенты, пусть даже и ограниченные в полномочиях. Разумеется, эти парламенты тут же стали ареной национальной политики и средствами самоопределения. То же самое случилось и с органами муниципального самоуправления.

Иными словами, картина возникновения наций «из ничего», одним только мановением руки парламентских представителей, противоречит как логике, так и историческому опыту.


| в начало публикациии | содержание номера | другие номера «Частного взгляда» |