Austrian Economics Newsletter Winter 1999 – Volume 19, Number 4.

Дорогой читатель! Не зря мы с тобой проявили терпение и дождались пятницы. Перед тобой – интервью Томаса ДиЛоренцо, которое он дал журналу "Austrian Economics Newsletter". Интервью большое и содержательное, если времени мало – зайди попозже. Перевод мой. Борис Львин осуществил редактирование, которое не только выправило стиль, но в ряде случаев существенно прояснило смысл и даже исправило ошибки моего перевода, сделанные по недостаточному знанию американских реалий. За что ему – моя негасимая благодарность.

Скромно отмечу, что это первая публикация ДиЛоренцо на русском языке (до этого были первые публикации Хоппе и Шостака). Надеюсь, будут и еще.

AEN: Ваша последняя книга, The Food and Drink Police ("Полиция еды и питья"), появилась очень вовремя...

DiLorenzo: Сейчас мы наблюдаем поистине взрывной рост числа судебных исков, направленных на уничтожение целых отраслей только на том основании, что они не соответствуют представлениям правительства об идеальном здоровье. Правительство и связанные с ним общественные организации развязали настоящую войну против табака, а также против ресторанов фаст-фудс, крепких алкогольных напитков, химических удобрений, лекарств, биохимических технологий – и все во имя хорошего здоровья.

Важно помнить, однако, что на самом деле государству все равно, какое у нас здоровье. Это всего лишь удобное обоснование подлинной цели – конфискации богатства. Они просто идут за деньгами. Если бы государство могло получить эти деньги, рекламируя вредные продукты, субсидируя людские пороки или запрещая спортивные клубы, оно с радостью все это проделывало бы.

Государство всегда образует альянс с интеллектуалами, так как интеллектуалы обеспечивают ему дымовую завесу. Движение за общественное здоровье – это новейший вариант такой завесы. Пользуясь этим прикрытием, государство и суды нацелили удар на развитые отрасли – такие как производство табачных изделий или стрелкового оружия – и вымогают у них деньги с помощью судебных преследований. Они уже отбрасывают всякую маскировку – идет неприкрытый разбой.

В соответствии с конституцией США, право устанавливать налоги имеет конгресс США. Однако этот путь оказывается все более ненадежным с политической точки зрения. Именно поэтому данную задачу стали перекладывать на судей. Рэкет начался уже тогда, когда судьи стали предписывать органам местного самоуправления увеличивать налоги для финансирования программ равного доступа к образованию. Сейчас эта практика быстро распространяется и на другие отрасли.

AEN: С помощью какого механизма все это происходит ?

DiLorenzo: С помощью общественных движений, финансируемых правительством. Цель этих организаций – демонизация конкретных отраслей. Например, Ральф Нэйдер (Ralf Nader) возглавляет около дюжины таких организаций, и все они работают рука об руку с юристами, которые специализируются на таких исках. Эти же юристы, в свою очередь, также финансируют деятельность подобных групп, чтобы они продолжали свое черное дело. Потом вчиняется иск. Задача состоит в том, чтобы навязать ответчику мировую сделку с выплатой отступного в обмен на отказ от дорогостоящих судебных сражений

На уровне штатов многие генеральные прокуроры претендуют на губернаторские посты. Типичный пример – Майк Майерс [Myke Myers], генеральный прокурор штата Миссисипи, затеявший процесс против табачной промышленности. В результате на правительство штата обрушились миллионные доходы. Группы, получающие эти деньги, вдохновляют и поддерживают генерального прокурора в борьбе за губернаторское кресло.

Вспомним, что Рудольф Джулиани [Rudolph Guiliani], в бытность свою федеральным прокурором, по обвинению в insider trading'е [осуществление сделок с ценными бумагами на организованном рынке с использованием информации, ставшей известной способом, отличным от предписанного – прим.перев.] заковывал арестованных в наручники, выстраивал цепью и проводил по Уолл-стрит. А на каком, собственно, основании? Ведь эти люди просто работали на рынке, как и положено предпринимателям. А он превратил их в преступников Именно это принесло ему пост мэра города [Р. Джулиани – мэр Нью-Йорка – прим.перев.], а сейчас он баллотируется в сенат.

Правительства штатов сегодня буквально купаются в деньгах. Тем не менее, многие из них все еще судятся с табачными компаниями, производителями стрелкового оружия и HMO [Эйч-эм-оу, Health Maintenance Organizations – крупные медицинские фирмы, предлагающие подписку страхового типа на предлагаемое ими медицинское обслуживание – прим.перев.]. Под огнем оказалась даже производители красок. Когда в 1950-е годы была доказана вредность красок на свинцовой основе, их производство было прекращено. Прошло почти 50 лет, но штат Род-Айленд все равно решил вчинить им иск. Некоторые из этих компаний давно принадлежат другим людям, причем они приобрели эти компании через много лет после того, как те прекратили производить свинцовые краски! Тем не менее, иски все равно предъявляются.

Эта модель увеличения власти государства пользуется огромным успехом. Поэтому я очень обеспокоен влиянием этих процессов на другие страны. Посмотрите на Тони Блейра, на его модель – он просто заимствует все, что по его мнению, работает в США. Мы можем ожидать скорого всплеска таких же исков в Англии и других странах. Эти вредные идеи усваиваются в Англии, Франции, Испании, Канаде.

AEN: Какова идеологическая основа этих атак государства на частный бизнес?

DiLorenzo: Ф.А. Хайек заметил в "Конституции свободы", что один из основных признаков социализма – это непрерывные атаки на принцип индивидуальной ответственности. Агрессия, направленная на принцип личной ответственности, в конце концов, стала элементом общественного сознания. Посредством государственного образования, насаждающего эти идеи, люди воспринимают их, не отдавая себе отчета во вредных последствиях их реализации.

Например, во Флориде и Мэриленде табачным компаниям не разрешается в судах приводить аргумент об ответственности курильщиков за собственное здоровье, даже если доказано, что курильщики знали о потенциальной опасности. Сегодня так много людей живет за счет государства, что они закрывают глаза на такие возмутительные факты – возможно, так как рассчитывают, что когда-то и сами смогут на этом заработать. Десятки лет всем было известно, что курение может повредить здоровью. Выражение "гвозди в крышку гроба (coffin nails)" [по отношению к сигаретам – прим. перев.] возникло очень давно, еще на рубеже XIX и XX веков. Раньше, когда истцы пытались засудить табачные компании, те выигрывали дела, ссылаясь на то, что потребитель должен нести ответственность за опасность, связанную с приобретенным им товаром. Но когда нормы обычного права были отброшены, не осталось ничего, кроме судебной комедии (kangaroo court), единственная цель которой – поглубже залезть в те карманы, где водятся деньги.

Каждый раз, когда начинается очередная атака, нарушаются и все обещания, данные в прошлом. Например, администрация Клинтона обещала, что если табачные компании пойдут на сделку с генеральными прокурорами штатов, то никаких новых исков не будет. Но, разумеется, Министерство юстиции решило, что деньги ему тоже не помешают, и вчинило свой собственный иск .

AEN: Как вы думаете, что ожидает табачную промышленность?

DiLorenzo: Она уйдет за рубеж. А какой еще выход есть в этой ситуации? Их настолько демонизировали – а это всегда является первым шагом к погромам – что у них в Америке нет будущего, по крайней мере, пока не произойдет каких-то радикальных перемен.

Или возьмем, к примеру, Microsoft. Это – образцовый пример независимой фирмы, продукция которой сильнейшим образом изменила нашу жизнь. Ее конкуренты начали жаловаться – и началась атака. Министерство юстиции стало заводить разговоры о том, что надо бы, мол, взять под контроль процессы разработки продукции и маркетинга в этой компании. "Вашингтон Пост" выступила с серией разгромных статей. А ведь если вдуматься в суть предъявляемых обвинений, то они сводятся к упрекам Microsoft в том, что эта компания не имеет достаточного числа лоббистов в Вашингтоне и не отстегивает достаточно денег заинтересованным группам, которые обеспечивали бы поддержку компании в конгрессе и администрации.

Теперь, когда Microsoft выделила большую деньгу этим группам и раскошелилась в пользу указанных ей общественных организаций, ей открыт зеленый свет. В действительности, все случившееся – это, фактически, национализация. В прошлом социалисты хотели, чтобы государство полностью владело всеми предприятиями. Теперь они призывают государство возбуждать против них иски, регулировать и контролировать их так, чтобы лишить их остатков самостоятельности.

Корпорации раскошеливаются и платят движениям левого толка, чтобы только отвязаться от них. Именно это сообразил Джесси Джексон [афро-американский активист, претендент на позицию кандидата в президенты США от демократической партии на выборах 1988 г. – прим.перев.]. Он ходит вокруг американских корпораций и говорит: "дайте денег и тогда мы перестанем обзывать вас расистами и призывать народ к бойкоту вашей продукции". Это чистой воды вымогательство. Когда Джексону и ему подобным дают деньги, они используют их для того, чтобы добиваться новых федеральных субсидий.

AEN: И это – то, во что превращается “общество благосостояния” (welfare state)?

DiLorenzo: Люди не понимают, что в действительности большой частью государственной системы благосостояния управляет не непосредственно правительство, а созданные им по всей стране тысячи "негосударственных" общественных организаций. Именно через них финансируется пропаганда уравнительных мер. Они осваивают средства, работая с публикой, после чего они разворачиваются обратно к прилавку и начинают выбивать новые программы и новые деньги.

Когда я стал изучать эти NGO (non-governmental organizations – негосударственные организации, прим.перев.], то был поражен тем, сколько же таких организаций фактически оказываются придатками государственных органов. Последние данные, которые я видел, показывают, что 60 процентов их бюджета напрямую формируется правительством. В последние годы суммы, уходящие на финансирование политически ангажированных бесприбыльных организаций, достигают 30-40 млрд. долларов в год.

Для сравнения – в последний избирательный цикл общая сумма средств, затраченных переизбиравшимися членами Конгресса и претендентами, составила менее 1 млрд. долларов! Вопреки их заявлениям, бесприбыльные организации уже больше не представляют никакой “независимый сектор”. Почти вся система коррумпирована правительственными деньгами. Они сформировали то, что я называю "теневое правительство", размеры которого никогда не учитываются, когда говорят о масштабах “общества благосостояния”.

AEN: Что вы можете сказать об аргументации, согласно которой “общество благосостояния” представляет собой общественное благо (public good)?

DiLorenzo: Эта аргументация восходит к идее, согласно которой по своей природе все люди – разгильдяи. В рамках этой концепции, все мыслимые виды благ, высоко ценимых людьми, – обеспеченная старость, отложенные на черный день или на оплату медицинских услуг средства, – все эти и другие подобные блага люди не будут готовиться оплачивать, по крайней мере в необходимых количествах, ввиду своей якобы природной склонности жить на дармовщину. Поэтому государство должно вмешаться и обеспечить людям эти блага, увеличивая их благосостояние.

Но вся эта теория разваливается при первом же умственном усилии. Единственный способ, с помощью которого мы можем узнать, какие типы экономических благ ценят люди, состоит в наблюдении за их предпочтениями, которые они явным образом демонстрируют на рынке. До тех пор, пока мы не научимся читать чужие мысли, не существует никакого другого способа узнать, чего же хотят люди. Но если рынок уже отражает предпочтения людей, не возникает никакой необходимости в правительственном вмешательстве.

И учтите – правительство располагает огромным бюджетом для рекламы своей деятельности. Например, министерство сельского хозяйства постоянно ищет, кого бы еще записать в получатели foodstamps [продовольственные талоны, дающие право на получение продуктов питания бесплатно или со значительными скидками, программы foodstamps финансируются из бюджета – прим. перев.]. Если бы правительство действительно рассматривало эту деятельность как предоставление общественного блага, зачем бы оно стало призывать кого-то становиться потребителем этого блага?

AEN: Недавно вы написали работу, критикующую constitutional ecomomics...

DiLorenzo: Да, всю эту затею Джеймса Бьюкенена. В статье, которую мы написали совместно с Уолтером Блоком (Walter Block), мы процитировали Виктора Ванберга (Viktor Vanberg), бьюкененовского ученика, сказавшего, что Constitutional Economics – это, в действительности, попытка построить теорию добровольного государства. Мы обратили внимание читателей на то, что это – противоречие в определении, вроде гуманитарного милитаризма или миниатюрного гиганта.

О теории добровольного государства написано уже много книг, все авторы которых сталкиваются с одной и той же проблемой. Они не в силах определиться по следующему вопросу: какова природа принуждения при применении действующих в обществе правил – частная или государственная? Мы закончили нашу статью таким советом – если вы действительно заинтересованы в изучении того, как в обществе действует принцип добровольности, почему бы вам не поработать над приватизацией закона? Есть огромное поле приложения сил, где требуется показать, что тотальная приватизация, включающая приватизацию закона, имеет преимущество перед насильственным государственным вмешательством.

Пол Рубин (Paul Rubin) из Университета Эмори (Emory University) заявил однажды в своей статье, вышедшей в Journal of Legal Studies, что обычное право (common law) – эффективно. Это утверждение - совершенно в стиле чикагской школы, ведь ее мантра – "всё, что существует – эффективно". Через семь или восемь лет Рубин опубликовал другую статью в том же журнале, где написал, что был тогда не прав. Обычное право, написал он, не является эффективным, потому что оно извращается юристами и политиками. Сделка с табачными компаниями и является блестящим доказательством этого.

AEN: Вернемся к Бьюкенену. Вы хвалили его работы по теории ценности...

DiLorenzo: В последнее время я неоднократно слышу, как он говорит, что его самой главной книгой была "Cost and Choice" (1969). Я согласен с ним. Это действительно классический австрийский труд, в котором убедительно показано, что единственное логически непротиворечивое и внятное понимание ценности – это субъективистский подход . Эта теория лежит и в основе его действительно лучших работ по государственным финансам. Школа общественного выбора (Public Chice School) в огромной степени помогла возродить традиционные исследования в области политической экономии. Тем не менее, в ее основе лежит неоклассическая модель. Было бы намного лучше, если бы они базировалась на австрийском подходе.

Идея “государственной ренты” (rent-seekers) началась с интереса к издержкам лоббирования частных интересов, прежде всего протекционизма. Погоня за рентой рассматривалась как форма мародерства. Это близко к классической идее, согласно которой существуют лишь два способа приобретения богатства: обмен и грабеж. Но затем эту базовую идею отодвинули подальше. “Погоня за рентой ” стала синонимом любых расходов, несовместимых с совершенной конкуренцией, и старое различение было полностью утеряно. Стали говорить, что компании cтремятся к получению ренты, когда они "растрачивают ресурсы на рекламу и маркетинг".

Другой пример. По аналогии с моделью совершенной конкуренции, в рамках которой большое число фирм считается более предпочтительным чем малое, сторонники школы общественного выбора говорят, что много правительств – это лучше чем меньшее их количество. Но это просто-таки целое нагромождение заблуждений. Во-первых, конкуренция никак не связана с количеством фирм. Во-вторых, правительство не есть фирма. Наконец, множество правительств, что в реальности означает множество уровней правительственных органов, не обязательно более предпочтительно, чем их небольшое число. Школе общественного выбора не хватает австрийского понимания рынков и правительств.

AEN: Можно ли это же сказать о чикагской школе?

DiLorenzo: Разумеется. Принципиальное положение чикагской школы экономики и права – это положение о максимизации благосостояния. Соответственно, возникает представление о том, что суды должны осуществлять вмешательство таким образом, чтобы устанавливать правила, максимизирующие благосостояние, совершенно не задумываясь о справедливости и честности. [Когда говорят о максимизации], то предполагается, что суд может измерять благосостояние, что не соответствует действительности. Любой австриец прекрасно это понимает.

Трагедия состоит в том, что рекомендации этих людей стали реализовываться на практике. В тех судебных процессах, в которых подлежит установлению ответственность одной из сторон, суды время от времени выносят решения, основываясь на своем собственном понимании экономической эффективности. Во многих случаях суды устанавливают правило, согласно которому корпорация должна платить, даже если ответственность корпорации за ущерб осталась недоказанной. Питер Хубер (Peter Huber) подверг этот подход убедительной критике и показал, что именно он в огромной мере ответственен за кризис существующей системы возмещения ущерба

AEN: Помогут ли законодательно установленные пределы сумм возмещения ущерба (liability caps)?

DiLorenzo: Они не устраняют первопричин проблемы. В атомной энергетике такие пределы существовали изначально – им эта привилегия была дарована правительством. Если человек нанес ущерб другому, я не понимаю, почему сторона, ответственная за это, не должна платить. Более того, пределы возмещения установлены политическим путем, – следовательно, те, для кого они установлены, будут верными друзьями правительства. Нет, реальная проблема состоит не в том, что тратится слишком много денег. Проблема в безумной системе покрытия ущерба, которая не допускает правильного распределения ответственности.

Вот пример. Во Флориде как-то состоялся забег на 100 ярдов. Победитель должен был получить 10 тыс. долларов, но хитрость заключалось в том, что участники забега должны были тащить на спине холодильник. Один из участников поскользнулся и растянул спину. Он подал в суд на производителя холодильников и добился уплаты отступного. Чикагская школа по этому поводу сказала бы так : “установление ответственности сопряжено с большими сложностями, поэтому самый эффективный вариант – заставить платить того, кто произвел холодильник”. По-моему, это несправедливо.

Весь подход этой школы стоит на том, что в области закона можно действовать научно и объективно, не допуская ценностных суждений. Но это невозможно. Например, теорема Коуза (R. Coase) строится на том, что права и справедливость имеют меньшее значение, чем эффективность. Но истина состоит вот в чем. Вопрос о том, кто конкретно обладает правом собственности, имеет самостоятельное значение. Он имеет значение для нормального функционирования экономики. Права собственности и справедливость должны быть главным направлением анализа.

Многое было написано экономистами о проблеме трансакционных издержек. Как только эти экономисты обнаруживали высокие и существующие долгое время трансакционные издержки , они предполагали, что имеет место ошибка рынка (market failure). Но издержки, связанные с трансакциями, являются частью рыночного процесса! Более интересный вопрос – как же это людям удается, повсеместно и постоянно имея дело с трансакционными издержками, все-таки справляются с ними. Получается, что рынок оказывается лучше правительства и в деле приспособления к несовершенной информации.

Гарольду Демсецу (Harold Demsetz) принадлежит чеканная формулировка: "заблуждение нирваны". Имеется в виду склонность экономистов сравнивать реальный мир с некоей идеализированной версией, существующей лишь в математических моделях. Джозеф Стиглиц, возможно, получит Нобелевскую премию именно за это занятие. Его модели спроектированы, чтобы показывать, что рынок всегда ошибается, так как реальные рынки не обладают совершенной информацией. Именно по этой причине один из моих бывших коллег называл большую часть современной экономической науки "изысканной тривиальностью".

AEN: Все чаще слышны жалобы по поводу этой тенденции .

DiLorenzo: Да, но сила инерции в научном мире огромна. Те, кто воплощают эту силу – элитные университеты и руководство Американской экономической ассоциации (American Economic Association) –- вложили в это направление науки слишком много. Они будут держаться, до тех пор, пока их не вынудят отступить. Откровенно говоря, они, скорее всего, сами понимают, что все это – полный вздор.

Я недавно написал рецензию на новую книгу Роберта Солоу (Robert Solow). Это человек, который 16 лет назад получил Нобелевскую премию по экономике. Он – серый кардинал экономической науки. Он до сих пор старается строить такие модели экономики, в которых нет ни рынка капитала, ни рынка труда. Как математика это все выглядит очень впечатляюще, но экономического содержания почти нет. Конечно, он не может не понимать, что строить эти модели – глупое занятие .

AEN: Эта же проблема стоит и в экономической истории.

DiLorenzo: У экономических историков есть тенденция рассматривать каждый небольшой фрагмент реальности вне связи со всем остальным. В результате полностью искажается историческая перспектива. Именно поэтому я написал, что Нобелевской премии заслуживает Мюррей Ротбард (Murray Rothbard) за свою книгу America's Great Depression ("Великая депрессия Америки") и за свои труды по экономической истории в целом. Они великолепны, они переворачивают наше представление. По Ротбарду, чтобы заниматься экономической историей, требуется знать экономическую теорию, собственно историю, философию, политическую философию.

Для того, чтобы разбираться в экономической истории, недостаточно быть узким специалистом в какой-то из областей технической экономики. Нельзя даже претендовать на то, чтобы понять хоть что-нибудь в экономической истории Англии времен королевы Елизаветы, уповая только на эконометрические методы., Если вы намерены хоть как-то охватывать реальность своим исследованием, необходимо знать и реальную историю.

Но экономисты, выбирая свои методы исследования, уже давно стали подражать физикам. Для большинства экономистов история определяется не выбором людей, а социальными силами, которые описываются уравнениями. Здесь для экономистов австрийской школы возникают замечательные возможности. Мы должны рассмотреть все экономические дебаты прошлого и применить австрийский способ научного исследования.

Мизес любил повторять выражение "непрестанные поиски истины". Это, конечно же, было ведущим принципом австрийской школы экономики, с самого начала и до сегодняшнего дня. В противоположность этому, экономисты мейнстрима, как представляется, ведут непрестанные поиски того, как бы посильнее поразить своих коллег владением математическим аппаратом. Пол Самуэльсон однажды написал, что "для большинства экономистов основной стимул- это аплодисменты их коллег".

Когда я учился в университете, к нам пригласили Самуэльсона, прочитать лекцию. Его выступление было посвящено рынку гамбургеров, и представляло собой сплошную математику. Гордон Таллок [Gordon Tullock] сказал: "Позвольте, но рынок гамбургеров устроен совсем иначе". В ответ лектор заметил, что ему не интересно, как устроен рынок гамбургеров, ему интересна непротиворечивость математической модели. И этот случай – вовсе не изолированный анекдот. Это мейнстримовская манера мыслить.

Если вы посмотрите на журналы мейнстрима, то увидите, что многие статьи поразительным образом вообще не связаны с чем-либо реальным. Один за 10 шагов доказывает, что вода течет вниз. В комментарии оппонент указывает, что ему удалось доказать то же самое за 9 шагов. Не могу понять как можно тратить годы, делая такого рода научную карьеру, вместо того, чтобы использовать их для изучения действительно важных вещей с помощью австрийской теории.

AEN: Но австрийцы должны думать и о своих собственных карьерах...

DiLorenzo: Как это ни покажется странным, но мне кажется, что австрийцы недооценивают силу своей теории. Все мои коллеги по университету принадлежат к мейнстриму, но я не упускаю случая научить их чему-то полезному. Они это очень хорошо воспринимают. Например, Wall Street Journal написал, что разрушения, вызванные ураганом, в действительности представляют собой благо для экономики. А я раздал им ответ Лью Рокуэлла [Lew Rockwell – президент Института Людвига фон Мизеса – прим.перев.] в WorldNetDaily и ксерокопию текста Хэзлита (Henry Hazlitt) о том, как Бастиа разоблачил “заблуждение разбитого окна” [высмеянное Бастиа заблуждение состояло в том, что разбитое окно якобы генерирует доход стекольщика и, тем самым, увеличивает общее благосостояние – прим. перев.]. И знаете что? Только один из них знал имя Генри Хэзлита. Но статья понравилась всем. Некоторые сказали мне, что будут использовать ее при работе со студентами.

Если вы знакомите здравомыслящих людей с хорошими идеями, они начинают взаимно притягиваться. Я познакомился с экономистами австрийской школы в середине 80-х годов. Они были тогда в подавленном настроении, поскольку полагали, что их никогда не напечатают в мейнстримовских журналах. Однако вскоре после этого дела австрийцев пошли на поправку. Огромным скачком было возникновение Review of Austrian Economics, мы начали печататься в научных журналах, таких как Journal of Economic Perspectives, и других.

Очень восприимчивы, конечно, студенты. В только что закончившемся семестре я читал начальный курс экономики. При этом я использовал "Социализм" Мизеса и его же "Антикапиталистическую ментальность" [обе книги переведены и изданы на русском языке: Мизес, Людвиг фон. "Социализм", М., Catallaxy, 1994; Мизес, Людвиг фон. Антикапиталистическая ментальность. В книге: Мизес, Людвиг фон. Бюрократия – Запланированный хаос – Антикапиталистическая ментальность, М., Дело, 1993. Кроме того, тексты этих книг Мизеса есть в библиотеке Либертариума А.И.Левенчука – прим. перев.]. Студенты нашли это ошеломляющим. В этот раз мой курс при опросах получил самые высокие оценки за все годы, что я преподаю. Им настолько наскучили мейнстримовские курсы, что прикосновение к настоящим идеям вызывало настоящий восторг.

AEN: Вы известны не только как преподаватель. Вы также результативны и в общении с публикой.

DiLorenzo: Обычный человек не заинтересован в распространении неверных идей. Там другая проблема – они не могут отследить причинно-следственные связи в области политики. Людям не просто уловить связь между разорением компаний и тем ущербом, который регулирующие органы и суды нанесли этим компаниям какое-то время назад. И восстановить линии, соединяющие точки, – задача экономистов. Например, сеть закусочных Шони’с (Shoney's restaurants) недавно закрыла почти сотню своих точек. Причиной был иск, предъявленный несколько лет тому назад, в ходе которого компания согласилась выплатить миллионы долларов, а также изменить свою политику, сделав ее более политически корректной. Но эти два события не совпадали по времени, поэтому причинно-следственная связь не является очевидной. Сейчас никто даже не вздрагивает, когда судья в делах по “классовым искам” [иск, который предъявляется от лица изначально неопределенного класса истцов – прим.перев.] раздает миллионы тем, кто не должен был бы получить ни копейки.

Кроме того, мне представляется, что сегодняшние реалии государственной системы образования уже превзошли самые безумные мечтания ее основателей. Основатели государственного образования в нашей стране стремились во чтобы то ни стало насадить лояльность к режиму. Недавно я прочел книгу Ротбарда "Education: Free and Compulsory" ("Образование: свободное или обязательное"). В этой книге больше науки, чем в десятилетиях пустого теоретизирования представителей истэблишмента.

Ротбард подчеркивает, что в любой случайной выборке из ста детей всегда найдется несколько буянов и скандалистов, склонных к разрушениям, не поддающихся обучению. Обучение вместе с такими подростками наносит нормальным детям серьезный ущерб. Тем не менее, мы вынуждены терпеть эту систему.

Единственный способ исправить ситуацию со школами, считает Ротбард, это упразднение обязательного образования, упразднение налога на недвижимость [имеется в виду влияние этого налога на предложение частных школьных зданий – прим.перев.], отмена регулирования школьного дела и появление тысяч частных школ, управляемых рыночным спросом. Пока же реальную надежду дает движение за домашнее обучение. Сегодня около миллиона детей обучается дома. Это – сецессия, отделение от правительственной школьной монополии .

Произошла еще одна вещь, о которой предупреждал Мюррей Ротбард. Он говорил, что когда-нибудь бюрократическая система школьного образования взорвется и наступит реакция. Сегодня наши большие общественные школы немного напоминают "Повелителя мух", особенно, если оба родителя работают и никто не уделяет детям настоящего внимания. Дети образовываются сами – учась у таких же, как они. Если вы сравните ребенка из общественной школы и ребенка, который получает образование дома, то будете просто поражены

AEN: Вы употребили термин “сецессия” [обычно употребляется для описания процесса выхода штатов из союза – прим.перев.]. В последнее время вы немало писали на эту тему.

DiLorenzo: Исследований в этой области пока еще крайне недостаточно. Однако я убежден, что идея децентрализации правительства, той федеральной системы, которую создали отцы-основатели, оказывается практически бесполезной, если штаты лишены права на сецессию и нуллификацию [отказ штата применять на своей территории тот или иной федеральный закон – прим.перев.].

Томас Джефферсон предупреждал: если когда-нибудь настанет такой день, что федеральное правительство сможет само принимать решения о пределах своей власти, то Конституция станет стоить не больше, чем кусок бумаги, на котором она написана. Этот день настал 9 апреля 1865 года, когда генерал Ли (Lee) капитулировал в битве при Апоматоксе (Appomattox). Помимо других последствий, это поражение уничтожило право на сецессию. С этого момента федеральное правительство само стало устанавливать пределы своей власти. До этого времени штаты могли нуллифицировать законы и программы, явным образом противоречившие Конституции. С капитуляцией Ли погибло и это право . Либертарианцы всегда были сторонниками децентрализованного правительства. Но без права на сецессию эта концепция не имеет существенного значения.

AEN: Ряд мифов разоблачен и в вашем исследовании о Линкольне...

DiLorenzo: Великий Освободитель превратился у нас в божество. Но оказалось, что это – обычный политик, причем весьма пугающего типа. Он представлял “традицию вигов” в американской политике. Эта политика сводилась к трем пунктам: (1) создание центрального банка; (2) протекционизм; (3) увеличение государственных расходов на инфраструктуру, что практически означало распределение бюджетных денег между заинтересованными сторонами. В этом он видел путь к политической власти. На этом пути устраняются все ограничения на рост государственного патернализма.

Если вы прочитаете Линкольна, вы увидите, что он был предельно откровенным в своих намерениях. Был он меркантилистом и инфляционистом, всегда делал то, что намеревался и о чем объявлял. Когда Линкольн был избран в 1860 г., и Юг отделился, центральное правительство контролировалось вигами (позже назвавшими себя республиканцами). Они провели в жизнь свою программу. После окончания войны они с удвоенной страстью стали вводить свою меркантилистскую систему.

Что же касается рабства, то Линкольн не издал ни звука по этому вопросу вплоть до 1857 г. Декларация об освобождении рабов не дала свободу ни одному человеку в местностях, контролируемых центральным правительством. Этот документ был исключительно тактического характера, он не был принципиальной декларацией о свободе человека.

Я построил график, свидетельствующий, что в период с 1800 по 1860 гг. десятки стран отменили рабство вполне мирно. Единственная страна, в которой рабство было отменено насильственно, – это Соединенные Штаты. Возникает вопрос: почему Линкольн не употребил свое легендарное мастерство политика для реализации той или иной версии освобождения с компенсацией?

Если вы задумаетесь о цене – 620 тыс. убитых и сотни тысяч искалеченных, разрушение экономики Юга, ограбление экономики Севера сборщиками федерального налога, нарушение экономических и гражданских свобод, – этот вопрос становится весьма настоятельным. Ответ на этот вопрос такой: Линкольн ставил перед собой совершенно другую задачу, а именно, навязывание меркантилистской системы.

После окончания Гражданской войны, генералу Шерману (Sherman) было приказано искоренить индейские племена в Прериях. Федеральные войска под его командованием начали массовые убийства. Армия напала на индейцев среди зимы, убивая мужчин, женщин и детей. Не странно ли, что так называемую великую освободительную армию послали проводить этнические чистки почти сразу же после окончания чудесной гуманитарной операции по освобождению рабов? Эту эпоху по-настоящему можно понять, только если рассматривать ее как период беззастенчивой консолидации политической власти в руках Республиканской партии.

AEN: Каковы ваши впечатления от молодого поколения экономистов австрийской школы?

DiLorenzo: Я совершенно восхищен ими. Мне кажется мы достигли того момента, когда студенты уже по горло сыты мейнстримом, когда их притягивает что-то другое. Чем хуже дела у мейнстрима в профессиональном плане, тем лучше они будут у нас, сторонников австрийской школы. Я вспоминаю беседу с одной студенткой в летнем Университете Мизеса. Она заканчивала свой Ph.D. Я спросил ее, почему она приехала на конференцию. Она сказала, что в ее университете ей давали основном математику и теорию игр, и до того, как она завершит работу над диссертацией, ей хочется познакомиться с реальной экономикой.

Студенты готовы к восприятию новых идей. Сегодня они подвергаются худшим формам индоктринации. Они лишь терпят ее, не принимая тех положений, которые им навязывают. Преподаватели также подвергаются шантажу и нападкам. В прошлом году я получил несколько извещений о том, что мне надлежит посетить ряд вводных лекций занятий по сексуальной агрессии [sexual harrasment – положение в законодательстве, дающее право на иски по обвинению в сексуальных приставаниях при чрезвычайно неопределенных признаках в действиях ответчика самого факта приставания – прим.перев.]. Каждый раз я отсылал эти указания обратно с припиской, что я не собираюсь приходить на эти лекции, так как их ослиная “политическая корректность” превосходит тот уровень, который я еще способен вытерпеть.

Левые стали карикатурой на самих себя в такой степени, что, я думаю, неизбежны принципиальные перемены. Например, уже заметно, что молодым экономистам австрийской школы стало гораздо легче устраиваться на работу. Когда молодые профессора будут иметь в своем багаже несколько лет преподавания, им будет легче приступить к серьезным научным исследованиям. Они станут во главе движения за восстановление честности в научном подходе и рациональности в экономике.