4. "От четверга до четверга" за 11 мая 2000 г.
Сегодняшний "Четверг" – одно большое Предуведомление к тексту Бориса Львина.
1. О программах
Вначале – пару слов о моем отношении к программам реформ. Оно у меня есть. Я тоже, как говорится, живой человек...
Программы реформ есть частный случай государственных программ. Последние представляют собой модификацию государственных планов. Эта материя знакома мне куда больше.
Когда-то давным-давно я был вынужден посетить некое научно-организационное мероприятие, где обсуждалась Концепция не то 11-й, не то 12-й пятилетки, или, может, прогноза на 10 или 15 лет, не помню. Остатки лояльности не позволили мне проигнорировать приглашение начальства. Было это в эпоху, когда жизнь представлялась разлинованной наподобие таблицы, где строками были "отрасли", а столбцами – разнообразные показатели, связанные некоей несуществующей полностью, но существующей фрагментарно экономико-математической моделью. Это – в языке модельеров, плановики-практики моделей не признавали и отказывались считать умножение и сложение частным случаем более общих функциональных зависимостей. Я тогда придумал мантру, которую при случае люблю в разных аудиториях тестировать. Мантра такая. "Ученые методом умножения показали, что". В 90 процентах случаев серьезно кивают с глубокомысленным видом.
Ну это ладно. Вернемся в конец 70-х. Я тогда в рамках своих исследований изучал статистику выполнения планов и программ в инвестиционной сфере, начиная с первой пятилетки, оказавшейся, как мы помним по школе, досрочно выполненной, хотя даже не очень внимательный взгляд на данные показывал, что не досрочно, и не выполненной. Сличая инвестиционные намерения всесильного государства рабочих и крестьян с фактическим выполнением планов по капитальным вложениям, я убеждался, что вся история государственного планирования есть какой-то невероятный фарс. То есть, когда вы обнаруживаете, что в перечне важнейших (это, которые на контроле у политбюро) строек и мощностей, гуляют такие проценты выполнения строгих партийных планов как 32, 16, 8 и даже 4, вы начинаете интересоваться самим феноменом планирования как самостоятельным объектом исследования. Потом это воплотилось в некую картинку и некую недомодель (выглядела правдоподобно, но ходить без подпорок и большой доли ручного управления не могла, померла, как только я потерял к ней интерес, ее отдельные детали я потом встречал там и сям). При случае расскажу подробнее.
Как говорит молодежь, короче, пришел я на это совещание, имевшее место у директора нашего института. Там были "представители отраслей", но не настоящие, а те, которые эти отрасли изучали. Они полностью за годы исследований себя с объектом изучения отождествили и говорили: "ну, этой отрасли надо дать ресурсы, без ее продукции экономика же загнется, вот так будет загибаться, и вот этак".
Все это было оснащено продажной девкой социализма, эконометрикой, у каждого в меру его технической оснащенности. У кого OLS обычный (и даже тщательно выведенные t-статистики под оценками, при этом значение Дарбина-Уотсона частенько было в районе двойки, что делало эти t-статистики бессмысленными)... У кого целые системы эконометрических уравнений, рекурсивные или даже не очень, с петлями обратной связи. Они, бедные, не знали, что за стенкой Ершов Эмиль Борисович всю эту музыку закрыл, создав СИКЭМ – систему итеративной коррекции эконометрических моделей. Дело в том, что оценки всегда интервальные, с некоторой плотностью вероятности распределены вокруг матожиданий, так что в многомерном пространстве этих интервалов можно устроить оптимизацию, "притягивая" параметры модели к необходимым по теоретическим соображениям значениям (например, обеспечивая минимальные отклонения сумм теоретических значений моделируемых показателей от образуемых суммами этих показателей неких содержательно важных агрегатов, ВНП там, или у кого что).
Были там и "сводники". Так на госплановском жаргоне называется специалист, могущий держать оцифрованную картину в целом и понимающий пределы реалистичности колебаний ее отдельных компонент. Они всегда были естественными оппонентами "отраслевиков". Словом, все, предсказанное Бруцкусом и Мизесом в 1919-1922 годах, на принципиальном уровне оставшись таким же, набрало массу из людей, книг, техник, инструктивных документов и организаций и цвело дурным цветом лебеды и полыни. В нашем, научном мире, эти сорняки получали свое дополнительное, вторичное, отраженное бытие.
Обсуждался вопрос о выборе тех или иных картин будущего, которое, в полном соответствии с тогдашними госплановскими представлениями, однозначно задавалось распределением капитальных вложений по отраслям, то есть разрешений на расходование материальных ресурсов с целью ввода в действие мощностей по производству тех или иных видов продукции.
И вот, когда очередь дошла до меня, я высказался в том духе, что, мол, опыт показывает, что никакие программы не выполняются так, как их задумывают. Поэтому различные варианты надо сравнивать не по критерию, какая программа больше выгод принесет в случае реализации, а по критерию, какая программа нанесет наименьший вред, будучи сорванной и до неузнаваемости трансформированной.
Вопросов мне не задали, слово получил следующий, и на эти совещания я больше не ходил, уйдя, через короткое время к Ершову. "Это как из "Химика" в ЦСКА приглашение получить, я отказываться не могу" – объяснил я свое решение перспективному руководителю, как раз расширявшему дело. О деньгах я старался не думать, будучи человеком по-советски беспечным (мы все подрабатывали, а в случае какой emergency, всегда можно было перехватить – широчайшая система частного льготного беспроцентного кредитования базировалась, как сейчас стало понятно, на железном выполнении государством своего обязательства выдавать из кассы пятого и двадцатого каждого месяца.
Я это вспомнил вот к чему. Времена изменились, а привычка писать программы осталась. Да и то сказать, занятие это было, может и не такое хлебное как АСУсизация всей страны, но почетное. То ли близость к начальству греет, поди их разбери – ученые!
Хотя, конечно, был в этом и компонент причастности к верхнему уровню госуправления, который для иных как наркотик. Неудачником считался оттертый от процесса доктор, перешедший в отрасль, возглавивший там институт, быстро получивший член-корра (а иной и генерала), выигравший в деньгах и научно-исследовательских мощностях. Наши учителя в своих достаточно обшарпанных академических кабинетах, ездившие на метро и быстро ржавевших жигулях прятали глаза, когда мы про таких спрашивали. Мы понимали без слов. Не потянул, что ж, бывает.
2. Еще о программах
Вот почему я так обрадовался, увидев текст Бориса Львина. Не потому, что я этого человека ставлю чрезвычайно высоко и нежно люблю, хотя и ставлю, и люблю. А потому, что этот текст, помимо своей содержательной стороны, важен и нужен как примета гибели жанра под названием "программа реформ".
Ну а про содержательную сторону можно было бы дискуссию завести, да технической возможности не имею. Если есть соображения, пишите.
К Львину – с всегдашняя благодарность и отдельная просьба. У него есть свой взгляд на то, как правильная дискуссия должна быть устроена. Пусть здесь же этот взгляд и изложит...
3. Несколько слов в заключение
Программы принадлежат к тем же феноменам (я их называю "жизнь после смерти"), что и дотируемые бесстыдно низкие цены в думской столовой, служебное жилье для депутатов чиновников, их фарисейски-низкие зарплаты и советский герб над главным входом в нынешнее здание думы. В жизни все связано, все сцеплено, все имеет причину и рождает следствия.
Нельзя показывать по телевизору старые добрые насквозь лживые фильмы про революцию и ее доблестные органы и одновременно сетовать на беспредел силовых способов решения вопроса о собственности, грезя о "правовых нормах".
Нельзя, у всех на глазах избирательно и ситуативно применяя санкции за неисполнение неисполнимых в принципе законов, взывать к принципам, сталкиваясь с молчаливым противодействием народа.
Нельзя чтобы в одном месте страны было "...совершили 65 самолето-вылета, нанеся противнику...", а другом расцветал бы фондовый рынок.
Нельзя развращать партии, отрасли, региональных начальников, годами кормя их с руки, избегая жестких обязательств, но зато и не пользуясь правами, и рассчитывать на их порядочность в случае проблем со здоровьем.
Нельзя иметь министерство экономики, антимонопольный комитет и комитет по ценам и жаловаться на обюрокрачивание бизнеса, отсутствие конкуренции и негибкость цен, высвечивающих на доске приборов высоту в километр, когда до удара об землю осталось сто метров.
Нельзя писать по полгода программу ни о чем, в особенности после вручения по телевизору с улыбкой ильфо-петровского альхена пухлого тома с... программой.
Нельзя одной рукой собирать налоги, а другой вести хозяйственную деятельность ("...сообщает, что к продаже предлагается жилье улучшенной планировки и повышенной комфортности по ценам...").
Как написал Ортега-и-Гассет в заключительной главе своего "Восстания масс", которое увидите до отметки "ноль":
Проблема в том, что Европа осталась без морали. Человек массы отбросил устаревшие заповеди не с тем, чтобы заменить их новыми, лучшими; нет, суть его жизненных правил в том, чтобы жить, не подчиняясь заповедям. Не верьте молодежи, когда она говорит о какой-то "новой морали". Сейчас во всей Европе не найдется людей "нового этоса", признающего какие-либо заповеди. Те, что говорят о "новой морали", просто хотят сделать что-нибудь безнравственное и подыскивают, как бы поудобней протащить контрабанду. Поэтому наивно упрекать современного человека в отсутствии морального кодекса: этот упрек оставил бы его равнодушным или, может быть, даже польстил бы ему. Безнравственность стоит очень дешево, и каждый щеголяет ею.
Прошли годы и стало ясно, что сталинская конструкция была убогим провинциальным слабым (потому и развалилась) вариантом некоего глобального процесса, занявшего последний век, а то и полтора, что проблема гораздо более глубокая, чем комфортное противостояние "Восток–Запад", о котором так любят с тоской вспоминать бенефициары процесса.
5. Если бы директором был я
Если бы директором был я, я бы издал такое распоряжение о поэтапном демонтаже конструкций перераспределяющего государства. Мол, его разваленное состояние представляет самую большую угрозу нашей с вами национальной безопасности, потому как мы вынуждены постоянно под его крышей находиться, которая уже скрипит и раскачивается ввиду гнилости опор.
Приказ: приступить к демонтажу, действовать аккуратно, но быстро.
Утвердить конституционный перечень госорганов.
Все остальные госорганы закрыть. Ликвидировать все министерства, ведомства, комитеты и комиссии.
Попытку завести новый госорган приравнять к попытке теракта против граждан страны.
Применять поточный метод. Создать комплексную бригаду, из проходчиков и уполномоченных продавцов. Проходчики в течение месяца готовят орган к ликвидации, потом переходят в следующее здание. За проходчиками приходит уполномоченный продавец. Сложенные проходчиками аккуратной стопкой компоненты организации в течение месяца продает. N бригад, N потоков ликвидируемых ведомств.
Иначе – крышка. Освобождаемым из кандалов госслужбы для созидательной деятельности это можно объяснить так. Ребята, вы сейчас клеточки со стрелками рисуете. Вы малость увлеклись процессом и не видите, что скоро по миру пойдете, если не начнете что-то продавать, что-то нужное людям. Даже молодые кадры полицейских и инспекторов не помогут, ибо темп их производства и темп роста их аппетитов намного превышает возможности уходящей в сиреневый туман экономики. На продажу разрешений, ввиду инфляции ведомств и перепроизводства регулирования не проживешь – конкуренция, и цены все время падают. Да и этап вседозволенности кончился. Раньше вы деньгами брали и неплохо жили, а теперь будут вам звонить и будете выдавать разрешения тем, кому прикажут. Пожалейте себя, идите работать.
Иначе грозное объявление, которое висит во всех (по крайней мере, подмосковных) электричках о том, что "несанкционированная торговля запрещена", подкрепленное устным сообщением "попытки торговать будут пресекаться бойцами отряда специального назначения" обернется такой явью, что проклянете час, когда на госслужбу пошли.
6. Совсем в заключение.
Совсем в заключение поделюсь одной найшулевской схемой (с его, разумеется, санкции). Он сказал, что сейчас власть, как будто временно помешавшись, психологически вернулась 1986 год и ускоренно повторяет весь тот период, только вместо месяцев и кварталов проходят дни и недели (понятно, плотность времени-то не одинаковая). Слушая Виталия, я вспомнил, что видел это в спектакле, на таганковском "Тартюфе", когда в начале второго действия со страшной механической скоростью и со звуками быстро перематываемой магнитофонной пленки без отвода головки актеры проиграли первое действие. И перед моим мысленным взором возникло это суетливое мельтешение.
Вот мелькает ядерное разоружение, встречи в верхах, снижение (после повышения) уровня опасного противостояния... Ракеты, переговоры, но одновременно и бдительность крепить, благо в долг еще дают...
Вот эйфория от появления нового лица, но и одновременно досада на присутствие лиц старых... "Перемен!" – поет молодой рокер, оттопыривая нижнюю губу... (фильм, правда, снят, когда перемены, собственно, уже идут полным ходом, то есть это не требование, а сообщение такое, оповещение – если кто не заметил).
Вот, быстро-быстро, так, что не разобрать, пробуются все мыслимые варианты ничего не меняющих новаций в "хозяйственном механизме"...
Вот, о как знакомо! – появление двух линий, кто-то претендует на роль хардлайнера Лигачева, кто-то отстаивает ценности гласности и перестройки...
Наконец, колебания отброшены, все ошибки решено совершить разом, республики, ново-огаревский процесс, фарсовый вариант программы экономических реформ с расписанием по дням, рост влияние беспомощных людей в масках с их жалкими автоматами в руках...
Примерил это к тому, что с осени тут у нас. Вроде налазит.