Привет, читатель!

Сегодня фрагмент воспоминаний о 70-х, нарисовавшийся сам собой, пока почту принимал. Далее, начало большой и важной темы, материала много, все очень интересно. Ну и нечто из коммерческой ленты, показавшееся мне любопытным и поучительным. Не боись, читатель, не про нефть, разумеется. Про нее-то все очевидно.

Как ни хорошо в деревне, но пора и честь знать. Сентябрь уж на дворе...

Раньше это длилось месяца два, два с половиной, не больше.

В середине июня в деревню выезжали так называемые квартирьеры. Совхоз был уже выбран (март), фронт работ определен (апрель), договор подписан (май). Теперь надо было готовить быт. Если это официальное ССО (студенческий строительный отряд, но склонялось оно в среднем роде, как ЦСКА, которое выиграло, хоть и клуб, или ООН, которое решило, хоть и организация), то до пятидесяти человек в отряде. Если шабашка, то, конечно, много меньше, редкая шабашка была больше 15 человек.

Но все равно, жили и ели бригадно, и квартирьеры, выезжая на неделю раньше, должны были выбрать место для постоя, обеспечить сортир и умывалку, простроить логистику по направлениям "столовая" и "молочная ферма", найти и завезти койки, подушки, матрацы, одеяла и белье, проверить как работает баня, как прачечная. Ну и попутно – с прорабом поговорить, со стройцехом контакт наладить, в ремонтных мастерских с мастерами познакомиться, ну и там с доярками, продавщицами, медсестрами, почта опять же очень перспективным местом бывала...

Хорошо было приезжать после толковой квартирьерской группы. Жилье сухое и чистое, барак или там школа, в столовой пахнет борщом и котлетами, фронт работ есть, крановщик, как договаривались – три дня в неделю трезвый, с фермы вечером приходили, смущались – чего, мол, не заходите молоко брать как обещали. Надо же, как все ладно устроилось, прям само собой.

В шабашках народу мало, все умеют всё, каждый хоть раз, но квартирьером был. Обычное же ССО, для которого это лето пропащее, поскольку обязон, вывалившись на деревенскую площадь в своих новеньких зеленых стройотрядовках, принимает это само собой за чистую монету. Само собой – вообще для определенного типа сознания очень характерное определение. Вот партийный функционер, не имеющий ничего своего, живущий на всем казенном, в нью-йоркской командировке. Как он сердится на утренние звуки, мешающие спать. Проехал мусоросборщик, потом молочный фургон, гремят замками отпираемых лавок, потом испанские женские голоса уборщиц, потом, уже почти совсем в шесть, начинают завозить зелень и рыбу, погромыхивают ящики с кока-колой, сухо стукают ящики со льдом... Ишь, расшумелись. Днем, этот же человек принимает как должное изобильный и удобный рыночный дневной мир ("само собой"), не видя никакой связи утренних шумов с изобилием и комфортом.

Славная вещь, словом, квартирьерство!

Но, с другой стороны, как говорится, при таких делах, столько бед и забот, что спаси аллах. Тут ведь не расскажешь и не объяснишь, что прораб уехал и не приехал, что злая санэпидем опечатала сортир (ей дров не выписали), как заведующая столовой закатила директору совхоза истерику в ответ на приказ поставить на довольствие студентов и ты, невольный свидетель мощной и точно дозированной бабьей злобы, напуган явной растерянностью этого все повидавшего пятидесятилетнего мужика, успевшего даже повоевать в последний год войны ("да у ней брат в районе, вроде, на повышение пойдет, вот она и бесится", говорит он бесстрастно, но непонятно, вытирая платком вспотевшую шею и затылок), что электрик "не гарантирует", что в котельную уголь не завезли, что простыни с прошлого года лежат в грязных мешках по причине уехавшей в город прачки, что до объекта, действительно, рукой подать, но это через реку, а мост развалился после подписания договора и на дорогу нужен час, а с запасом и час-пятнадцать – час-двадцать.

Нет, не объяснишь всего этого. Тут ведь есть такое обстоятельство, что двадцать пятого июня приедут 50 человек и спросят: (а) куда идти селиться, (б) где тут у вас и (в) скоро ли поведут на обед? А про мост и дрова для злой санэпидем ничего не спросят, и даже если в инициативном порядке им рассказать, интереса не проявят.

Так что, нравится или не нравится, но надо сделать. Поэтому, быстренько переключаем рычажок на "нравится", и начинаем танцевать, как бабочка, и жалить, как оса (как говаривали тогда про чемпиона Мохаммеда Али), и одним касанием толкаем дрова по направлению к санэпидем, и точным движением (души, конечно) приводим зав.столовой в состояние благостной задумчивости, не поступаясь, причем, стратегическим преимуществом ни на ферме, ни на почте, соседний пионерлагерь вдруг разражается бельевым залпом и уехавшей прачке можно сделать ручкой, и мост, оказывается, не "развалился", а лишь "немного просел, там подсыпать надо в одном месте и поправить в другом, я завтра утром на планерке распоряжусь, ты подходи в контору к восьми".

А контора еще дощатая, синяя, облезлая, с семечками и окурками вокруг (эпоха кирпичных контор с линолеумными полами и плавными полными женщинами в париках настанет еще лет через шесть). Над конторой – простодушный лозунг, висящий уже несколько лет, выцвел совсем, но прочесть можно: "Празднование 50-я Великой октябрьской социалистической революции – главное событие нашей эпохи!"

Чего только не вспомнишь, идя от остановки через поле, потом вниз, потом по опушке огибая рощу и видя, как солнце садится в не по-осеннему буйные тучи...

"При чем тут", – спросите вы.

Не знаю, как сейчас, а при Советском союзе это было во многом одно и то же. Вот, например, как обстояло дело с вопросами валютного контроля.

Индустриализация после 1928-1929 г. стала главным пиаровским ресурсом Сталина. В то же время, как обычно, неряшливо сформулированные намерения перетекали в плохо продуманные планы и отливались в совершенно уже идиотские меры. Мировой кризис подействовал тут двояким образом: цены упали и на закупаемое оборудование, и на продаваемый хлеб. Отдельным и очень мощным фактором было повальное бегство специалистов, почуявших куда дело идет, и принявшее в 1927-1930 гг. характер эпидемии.

Но нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики. Большевик, он ведь почему вызывал зависть всяких там мелкотравчатых рузвельтов и черчиллей? Они не могли себе позволить такой удали, такого размаха.

Когда стало ясно, что план, мягко говоря, несбалансирован, взоры обратились к ограбленному в годы военного коммунизма, но – смотри-ка, опять! – отъевшемуся за годы нэпа населению.

Весной 1930 года политбюро обязало ОГПУ "в срочном порядке изыскать" 2 млн.рублей в валюте "для Госбанка". Поражают поистине большевистские темпы грабежа – Ягоде было велено "отчитаться перед ЦК" в трехдневный (!) срок. По всей стране начались аресты "подозреваемых во владении валютой и золотыми монетами", а в изоляторах начались пытки. Говорят, к хорошему человек быстро привыкает, и через 2 месяца политбюро опять рассмотрело вопрос о валюте и опять обязало ОГПУ в 10-дневный срок "собрать от 1 до 2 млн. рублей". Спрос вызвал предложение, и в феврале 1931 года уже само ОГПУ вышло с инициативой "собрать и сдать в Госбанк" минимум на 1 млн. рублей золота и валюты. Собрать. Я всегда говорил, что социализм – это цивилизация собирателей и охотников.

Но враждебное окружение, как обычно, не дремало. А в борье с окружением ведь что важно? Важна наступательность, инициатива важна. Ну и чекистская смекалка, понятно.

В конце 1929 – начале 1930 года в мире резко усилилась кампания протеста против преследования церкви в СССР. Именно в ответ на это было организовано дело "Промпартии" – организации, которую придумали умники из спецслужб для доказательства подготовки антисоветской интервенции. Для придания делу международного характера в созданную для руководства судебным процессом комиссию, наряду с положенными в таких случаях персонами, был включен и министр иностранных дел Литвинов.

После процесса (25.11.1930-7.12.1930 гг.) и на основании его "материалов", в которых содержались "факты" вмешательства во внутренние дела СССР, (вписанные туда на Лубянке), советское правительство направило правительству Франции дипломатическую ноту протеста. Текст ноты обсуждался на заседании политбюро ВКП(б) 15.12.1930. Кроме того советское правительство потребовало отзыва двух сотрудников французского посольства.

Искусственный характер обвинений понятен из факта сравнительно мягких приговоров. Но есть и прямые доказательства. Они – в материалах "особых папок" политбюро. Согласно этим материалам вопрос о необходимости показательного процесса, о выборе кандидатов на роль подсудимых, о составе их "преступлений", о будущем названии их "организации" обсуждался на заседаниях политбюро в самом начале сентября 1930 года. До чего же сильны в нашей стране традиции политического планирования! Завидуйте, зарубежные страны!

Когда такие масштабные дела впереди, надо подготовиться. Укрепить что можно, сконцентрировать. Вот, скажем, региональный вопрос...

Союзный характер государства был чреват ненужными сложностями в деле инвентаризации и наведения порядка. Политбюро на своем заседании 5 ноября 1930 года сделало важный шаг в деле укрепления властной вертикали – принятым постановлением ликвидировались органы внутренних дел союзных и автономных республик.

1930 год вообще был богатым на появление институтов, созданных ad hoc, но, как стало ясно позднее, вошедших на правах неотъемлемых элементов в культурный фонд нашей государственности. 30 января 1930 г. политбюро принимает постановление о конфискации имущества и выселении "кулаков" (специальное название для тех крестьянских семей, которые, поверив новой экономической политике, добились успеха). Разграбление и уничтожение принадлежащей этим семьям собственности, скота, птицы и, главное, инвентаря и семенного фонда, было одной из причин последовавшего голода 1931-1933 годов. В Сибирь потянулись спецпереселенцы, поток набухал, а через некоторое время стал переливаться через края.

Появление гигантского потока спецпереселенцев, это своеобразное "предложение", увеличило нагрузку на имевшийся в наличии репрессивный аппарат, породив "спрос" на расширение органов. Они и были расширены, сформировав новую реальность. Вообще говоря, любое государственное манипулирование людскими потоками, любой феномен "организованного набора" или "организованного переселения" всегда есть увеличение проблем. Здесь мы имеем место с частным проявлением более общей закономерности.

В нормальной ситуации, когда люди свободны, все их перемещения добровольны.

Тем самым, они (эти перемещения) являются некими возможностями, которые эти путешественники реализуют. Взял и поехал к тетке в Саратов. Приезд в Саратов, в свою очередь, порождает возможности для бабки, продающей на полустанке огурцы и картошку, для саратовской гостиницы и замечательной картинной галереи, для директора фабрики, встретившего в гостях у знакомой ее племянника (того самого, приехавшего в Саратов), который как раз владеет нужной этому директору профессией. Так действия людей создают дополнительные возможности, меняя и расширяя поле выбора.

Кроме того, очень важным является следующее обстоятельство. Даже если появление людей имеет место в ранее необитаемых или малонаселенных местах, но они (люди) прибывают туда по доброй воле и вслед за частным интересом, то сохраняется культуру отношений между частными лицами, включая обмен деятельностью и плодами труда. В этом смысле каждый вновь прибывший представляет собой прирост возможностей: его знания, навыки, потребности и дарования – его и членов его семьи – вносят вклад в формирование духовной и материальной культуры нового поселения.

Наоборот, все принудительные, государственные, централизованные мероприятия этого типа порождают только дополнительные проблемы и тяготы. Во-первых, имеет место дополнительное (по сравнению с вариантом свободного перемещения) увеличение численности за счет охраны прибывающих, начальства, его обслуги, членов семей начальства и вольнонаемной обслуги и т.д. ( с соответствующим ростом нагрузки на производительность труда конвоируемых). Во-вторых, возникает необходимость выполнить противоречивые требования к санитарному состоянию мест нового жительства, их обозримости и удобству в смысле охраны и предотвращения побегов. В-третьих, централизованные формы обеспечения контингента минимально необходимым ставят охрану в зависимость от численности прибывающих. Каждый дополнительный человек есть дополнительная тягота. Московское "понаехало вас тут" есть след лагерного сознания, этакий синдром вертухая. Свободный человек, живущий своим трудом, конечно, восклицает: "Ура, ну и понаехало же вас!" и открывает новый киоск (отель, цех по пошиву детской обуви, частную школу, фабрику елочных украшений, автомобильный салон, новый абонемент в консерватории, список бесконечен).

Но вернемся к убогим органам хмурого советского утра. Тогда же, в 30-е, сложился механизм "высокая смертность как фактор повышенной потребности в дополнительных контингентах репрессированных". Архивы зафиксировали нехитрую государственную логику, озвученную бригадиром лесозаготовок Надеждинского района Уральской области: "Всех вас надо убить и уничтожить, а вместо вас скоро новых 80 тыс. пришлют". Непрямой наследник славных чекистов и сам чекист (у нас, правда, их в элите через одного, так что не этим он славен), один наш государственный муж, человек, прямо скажем, не самого выдающегося ума, простодушно переформулировал это, помнится в том роде, что мы, дескать, выпустим всех по амнистии, чтобы на освободившееся место за экономические преступления туда побольше народу посадить. Политический истеблишмент прямо-таки завизжал от восторга.

Работа по переселению ввиду ее масштабов требовала привлечения дополнительных работников спецслужб. Кроме того, не плохо было бы и подкрепить государственную нужность материальной заинтересованностью.

И вот, в мае 1931 года принимается один из самых поразительных документов нашей истории. В этом документе – весь двадцатый век, причем в самой его откровенной форме. Комиссия политбюро по спецпереселенцам предложила, а политбюро санкционировало передачу в полное ведение ОГПУ "хозяйственного, административного и организационного управления по спецпереселенцам, а также все материальные и денежные фонды, отпущенные на спецпереселение". Этим же постановлением утверждался порядок, согласно которому 25 процентов своего заработка по месту высылки спецпереселенец отчислял... ОГПУ!

Вот оно, торжество хозрасчета и принципа материальной заинтересованности. Уж коли ты прикреплен к производящему, то должен вроде бы заботиться о росте его продуктивности, который немыслим без известного... ну, питания там, для этого самого, от чьего заработка шло и на пожрать, и на выпить. Заметим, что тогдашние спинным мозгом, но умней были – плоский налог-то, никакого прогресса.

Можно считать, что с этого времени и началось у нас мучительное переосмысление дармоедами всех мастей ( в том числе и в погонах) своих истинных интересов. При этом нижние, так сказать, сидящие на 25-процентах, были прагматиками, а верхние, которым приносили в хрустальном стакане, накрытом салфеткой (и жены которых выписывали гарнитуры из Германии по каталогам с начала 60-х годов), крутили головами и говорили, что все не так просто, что у нас особая судьба, что заветы отцов и завоевания социализма, да вся тысячелетняя история не позволяют им вот так, с бухты барахты, признать право охраняемых на свободный обмен и производство.

Реферат статьи в "Вопросах истории", из которой почерпнута фактура, ждите в ближайшие четверги.

Одна из крупнейших и старейших японских компаний розничной торговли, сеть магазинов Sogo, имеющая гигантскую задолженность в размере $18 млрд (Y2000 млрд), объявила о своем банкротстве. Крупнейшим кредитором Sogo был Shinsey Bank, больше известный как LTCB, или Long-Term Credit Bank, обанкротившийся ранее и приобретенный американской частной компанией Ripplewood. В прошлом месяце правительственное финансовое агентство приобрело Y200 млрд задолженности Sogo этому банку. Отмечается, что правительство, допустив банкротство компании со 175-летней историей, пошло навстречу требованиям публики прекратить субсидирование неплатежеспособных компаний, не выдержавших спада после эпохи необдуманной экспансии во время "эры бума-пузыря" (bubble era). Киоичи Ямада (Kyoichi Yamada), президент Sogo, отметил, что резкая критика усилий правительства по спасению компании настолько повредила ее имиджу, что это стало решающим фактором неудачи летней кампании продаж. Население Японии выразило свое отношение к намерениям правительства и дальше спасать компанию-банкрот, прибегнув к фактическому бойкоту универмагов Sogo. Реформистское крыло правящей либерально-демократической партии Японии приветствовало решение правительства перестать поддерживать неэффективную компанию. "Это [банкротство] было неизбежным. Эта мера помогла успокоить общественность, обвинявшую правительство в том, что, спасая компании от банкротства, оно стимулирует сохранение числа неэффективных бизнесов и даже их рост. У людей уменьшилось чувство беспомощности", – заявил Коичи Като (Koichi Kato), влиятельный функционер ЛДП. FT, 13 июля 2000.

Вернуться на главную страницу