"От четверга до четверга" за 21 декабря 2000 г.

Продолжаем движение по пересеченной местности. Сейчас 23:00 московского времени, двадцать первое декабря, только-только освободился, чтобы засесть за изготовление "Четверга". В лучшие времена изготовление "Четверга" комфортабельно располагалось во второй половине дня в среду. Теперь не так. Но что ж теперь, четвергов не выставлять, что ли?

1. Оргвопрос

2. Ответы на записки

3. Отступление о Джонсоне

1. Оргвопрос

Следующий четверг, 28.12.2000, – предпраздничный, Новогодний и Рождественский. Затем тут будет что-то вроде зимних каникул, которые продлятся две или три недели. В это время "Четвергов", понятное дело,  не будет. Для взыскующих умственной пищи будет, однако, организовано горячее питание – продолжится выкладывание Human Action, -- главной книги Л. фон Мизеса (периодичность уточняется). После каникул возможны перемены. Решений пока не принято, обо всем, разумеется, читатели будут предупреждены заранее.

Так, с оргвопросом всё.  Переходим к ответам на записки.

Вернуться наверх

Вернуться на главную страницу

2. Ответы на записки

По прошлому четвергу поступили вопросы о происхождении столь примечательного ученого хлама. Особый интерес вызвала история о событиях в туманном Альбионе в декабре 1825 и в течение ряда предшествующих этим событиям месяцев.

Отвечаю.

Центральная история (про сундук) содержится в книге неоднократно упоминавшегося мной на этих страницах Пола Джонсона (Paul Johnson) "The Birth of the Modern".

=====================================================================

Johnson, Paul. The Birth of the Modern. World Society 1815-1830. HarperCollinsPublishers, 1991, ISBN 0-06-016574-X.

=====================================================================

Джонсон рассказывает эту историю на стр. 849-850, переходя затем к описанию американского кризиса 1814 года (эмиссия в огромных количествах банкнот банками, завершившаяся отказом разменивать их на золото. Это коснулось всех банков, кроме  банков Новой Англии, преимущественно бостонских. Они, правда, мудро меняли лишь свои собственные банкноты, которые выпускали более менее строго против золота, отказываясь принимать билеты других банков) и кризиса 1819 г., первого классического мизесовского, последовавшего вслед за учреждением в 1816 году второй версии американского ЦБ – известного SBUS (Second Bank of the United States), который принялся с подростковой энергией наполнять каналы обращения, выдавая кредиты под земельные участки, породив этим, в частности то, что в 1819 году стало известно как города-призраки.

В качестве источника истории о сундуке, которая не могла, понятное дело попасть в газеты, он использует сообщение сэра Александра Бэринга, ( о котором, как и обо всем семействе Barings, есть масса прелестных историй. Могу пока сказать, что бедолага Ник был совсем не случайной фигурой в этом заведении).

Это сообщение  зафиксировано в удивительном документе – дневниках миссис Арбаснот [Mrs Arbuthnot, vol. 1, p. 426, Journal of Mrs Arbuthnot, London, 1950, F. Bamford and the Duke of Wellington, editors], каковые дневники, как я понимаю, должны питать не одно поколение историков. Желающие могут сей же час ознакомиться с "Отступлением о Джонсоне".

Обзор полемики между сторонниками и противниками возобновления золотого стандарта, а точнее денежной системы, основанной на золотомонетном обращении, событий экономической истории, предшествовавших учреждению Комитета по слиткам, см. в классическом труде Мюррея Ротбарда Сlassical Economics, втором томе его двухтомника An Austrian Perspective of the History of Economic Thought. Там же обзор эмиссионной и кредитной политики частных банков и Банка Англии, обзор изменения законодательства и проч.

=====================================================================

Rothbard, Murray N. Classical Economics. An Austrian Perspective of the History of Economic Thought. Volume 2. Edward Elgar, 1995, ISBN 1-85278-962-X.

=====================================================================

Интереснейший источник по истории вопроса и по полемике, предшествовавшей возобновлению размена банкнот на золото, см. в теоретико-практических работах Дэвида Рикардо "Высокая цена слитков есть доказательство обесценения банковых билетов", "Ответ на практические замечания Бозанкета по поводу отчета Комитета о слитках", и особенно "Предложения в пользу экономического и прочного денежного обращения". Все эти работы были опубликованы в

=====================================================================

Давид Рикардо. Сочинения. Перевод Н. Зибера, СПб, издательство Л.Ф. Пантелеева, 1882.

=====================================================================

Думаю, что если поискать, можно найти и более позднее издание, но советские переводы могут быть не вполне качественными, особенно выполненные позже 30-х годов.

Наконец, обильная фактура, включающая не только статистические данные, но цитации тогдашней деловой прессы есть в классическом компендиуме Мендельсона.

=====================================================================

Мендельсон Л. Экономические кризисы и циклы XIX века. М., ОГИЗ, 1949

=====================================================================

Последняя работа содержит, разумеется,  марксистско-ленинско-сталинскую "теорию", которая не заслуживает даже названия интеллектуального анекдота. У Маркса, правда, есть немало верных эмпирических наблюдений, более точно приближающих к пониманию природы цикла, чем благоглупости кейнсианских авторов. Заслуга Ротбарда в том и состоит, что он показал глубокую вторичность Маркса как экономиста. (Заслуга уже упоминавшегося Джонсона состоит в том, что в своем сборнике биографий он показал как препарировал, насиловал и прямо подтасовывал Маркс данные для доказательств своих разрушительных построений, см. ниже в "Отступлении о Джонсоне").

Работа Мендельсона содержит отличную статистику. Говоря о кризисе 1825 года, например, отметим данные о структуре иностранных займов, выданных английскими банками в 1824-1825 гг., подтверждающие роль заемщиков из Латинской Америки (21,3 из 37 млн. ф. ст., выданных в качестве кредитов иностранным заемщикам). Мендельсон был в душе статистик – это видно по беглости "теоретических" пассажей и обстоятельности подсчетов доменных печей, экспорта хлопчатобумажных тканей и динамики учетной ставки.

 3. Отступление о Поле Джонсоне

Пола Джонсона вообще отличает вкус к детали, причем в его передаче люди встают абсолютно как живые, связь времен в его книгах приобретает материальную плотность.

Упомянутая миссис Харриэт Арбаснот (Mrs Harriet Arbuthnot, не хочет клавиатура передавать это имя в русской транскрипции) была, как тактично пишет Джонсон, наиболее близким человеком герцогу Веллингтону. Герой нации, победитель Наполеона, выдающийся государственный деятель, как мы увидим на примере следующей истории, отличался более реалистичным подходом к жизни, чем его конфидентка.

Mrs Harriet Arbuthnot принадлежит первое зафиксированное упоминание и датировка начала Великого Американского женского пути в Старый Свет – с деньгами и в поисках замужества. Это был такой женский вариант американского освоения frontier'а. Frontier – название одновременно для географического объекта и для процесса, дословно – рубежи, граница – полоса, идущая с Севера на Юг. Параллельный перенос этой полосы с Востока страны на Запад, ее последовательное освоение путешественниками, авантюристами, охотниками, купцами и, наконец, обывателями, сопровождавшееся включением новых территорий и преобразованием их в штаты по мере роста населения, составили содержание главного американского экономико-культурного процесса XIX века. Слово frontier (фтонтир) употребляется как метка-ссылка на это длинное описание. Вспомним, что еще в 20-е годы XIX века Чикаго представлял собой поселок при фактории, в котором в бревенчатых домах проживало от силы 200 семей. Это все описано в новой книге Пола Джонсона, "История американского народа". Поразительное исследование, обнимающее период от 1580 до 1997 года!

=====================================================================

Johnson, Paul. A History of the American People. HarperCollinsPublishers, 1998, (hardcover) ISBN 0-06-016836-6; paperback HarperPerennial, 1999, ISBN 0-06-093034-9

=====================================================================

Мужчины двигались на Запад, оседали, богатели, обзаводились семьями. Помирая в статусе wealthy and eminent citizen, они оставляли вдов и дочерей, которые, погрустив положенное время, двигались в противоположном направлении, последовательно достигая Пенсильвании или Нью-Йорка. Начиная с 1820-х они начали пересекать океан, появляясь в лондонских и парижских гостиных (воображаю взгляды местных дам!) Именно этот процесс позже дал Англии Уинстона Черчилля, сына герцога Мальборо и дочери нью-йоркского девелопера (какой щелчок ксенофобам!).

Начало этого процесса и зафиксировал дневник. В 1825 году, вскоре после того, как из Америки прибыла богатая вдова, миссис Марианна Патерсон, ей сделал предложение сам брат Веллингтона, маркиз Уэлсли, представлявший в тот момент интересы британской короны в Индии и Ирландии. Mrs Arbuthnot неодобрительно прошлась насчет этого предложения. Вот, мол, понаехали вдовы всяких безродных владельцев лавок, рассчитывая заарканить благородных – маркизов! Да мало что маркизов – управляющих такими владениями короны! В оригинале это звучит куда  спокойней, и оттого еще более противно: "Mrs Paterson had come to this country on a matrimony speculation, and it was pretty well for the widow of an American shopkeeper to marry a marquess, the Lord Lieutenant of Ireland, and a King of the Garter". Веллингтон, человек практический, не стал сводить разговор к измерению знатности, не стал, в частности, указывать, что помимо того, что она вдова, она еще и дочь, причем самого Ричарда Кэтона из Балтимора (Richard Caton), человека, подписавшего Декларацию независимости! Вместо всего этого, он ответил своей Херриет с солдатской прямотой, мол, чушь и ерунда все это, вся эта дворянская спесь не стоит выеденного яйца, а правда состоит в том, что драгоценный маркиз разорен в дым. "Stuff and nonsense. The honours were all empty ones and the real facts were that Lord Wellesley was a man totally ruined".

Далее Веллингтон дал беспощадную характеристику брату ("when he quitted Ireland, which he must soon do, he would not have a house to take her to or money to keep a carriage, that he had not a shilling in the world and moreover was of a most jealous disposition, a violent temper, and he had entirely worn out his constitution by the profligate habits of his life" – когда он покинет Ирландию, что должно вот-вот произойти, у него не будет ни дома, куда можно было бы привезти жену, ни денег на переезд; поскольку в целом мире у него нет ни шиллинга; более того, будучи весьма ревнивым, он обладает вспыльчивым нравом, при том, что сам совершенно разрушил свое здоровье развратными привычками жизни"). Старый солдат оказался настолько честен, что написал соискательнице письмо, где изложил свои мнения о брате. Свадьбу, тем  не менее сыграли, и брак оказался счастливым. История окончилась хорошо, корабли с американками потянулись за океан, началась череда подобных англо-американских союзов. О женщины, вашему коварству, часто бессознательному,  нет предела! 

Пол Джонсон родился в 1928, учился в Оксфорде (колледж св. Магдалины), затем надолго посвятил себя журналистике, работая в Realities, а затем с 1955 по 1970 гг. в New Statesman, последние 6 лет в должности главного редактора. На этом посту он познакомился с огромным количеством интеллектуалов, бизнесменов, политиков. Помню его статью в Financial Times года три назад, где он делился личными впечатлениями от различных американских президентов. Он тогда сказал, что Эйзенхауэр поразил его своей армейской выправкой. Видно было, что "привычка десятилетиями быть в простой, аккуратной, безукоризненно чистой и отглаженной денщиком форме сказалась на его манере носить гражданское платье и вести дела". Джонсон заметил лукавое притворство президента, который говорил, я, мол, военный человек, никогда не в курсе ничего. После ухода Эйзенхауэра выяснилось, что находясь в Белом доме, он вставал в пять, успевал до своей администрации прочесть горы бумаг, провести ряд конфиденциальных телефонных разговоров, отправить и получить до 9-ти утра несколько секретных депеш. После завтрака он выходил, сверкающий и наивный на ежеутренний митинг, задавая простодушные вопросы.  Эти качества Эйзенхауэра-человка Джонсон особенно подчеркнул, воспользовавшись для его характеристики коротким выразительным английским словом neat (выписываю значения прямо из Lingvo: четкий, ясный, точный, лаконичный, очищенный от лишнего, аккуратный, опрятный, изящный, ладный, ловкий, искусно сделанный, редкий, неразбавленный, наконец – такой как нужно, подходящий). Про Кеннеди он глухо заметил, что мол, ничего особенного, своей репутацией Кеннеди обязан тому, что первый стал считать интеллектуальную обслугу на сотни, сформировав некое личное писучее и говорливое лобби. Пожалел бедолагу Картера, который, потерпев ряд сокрушительных поражений как на внутри-, так и на внешнеэкономическом фронте, свернул контакты с собственным аппаратом до минимума. Это выразилось (совершенно в духе Гоголя или Салтыкова-Щедрина) в росте внимания к процедурам документооборота. Под конец срока Картер совершенно превратился в посмешище, сидя один и изводя администрацию инструкциями об отступах, полях и иных свойствах бланков документов (кто знает как пойдет эволюция, может быть, с появлением новых текстовых процессоров, это занятие станет для политиков основным). Пустоту Картера заполнил Збигнев Бжезинский, по Джонсону –  "мастер трескучих бессмысленных метафор".

Конечно, не только эти наблюдения были использовали Джонсоном в его очередном поражающем воображение труде "История современности". Навык работы с архивами, в том числе частными, гигантская личная библиотека и целая система картотек, занимающая подвал его дома в Лондоне, постоянное слежение за материалом, делают Джонсона уникальным явлением в мире non-foction. Излишне говорить, что каждая его книга была бестселлером. Не стала исключением и эта.

=====================================================================

Johnson, Paul. Modern Times. The World from Twenties to the Nineties. HarperCollinsPublishers, 2nd, revised edition, 1991, ISBN 0-06-433427-9. =====================================================================

(В Англии эта книга была издана впервые в 1983 г. под названием A History of the Modern World: from 1917 to 1980s).

От Генуэзской конференции, бездарного во всех отношениях межвоенного промежутка, через войну, атомные проекты, осознание лидерами стран Азии и Африки своего существования, до крушения коммунизма в Восточной Европе. Разумеется портреты и уникальные биографические данные мировых лидеров (под каждой цифрой – источник, каждый факт установлен). Один индекс занимает 15 страниц в две колонки, подробнейший сносочно-справочный аппарат. Масса вещей сведена воедино из огромного количества источников.

Пример. Недавно по "Культуре" что-то было про проданные сталинскими гопниками картины. Мол, были среди них истинные шедевры. Но количественно, да и качественно, все как-то невнятно. Как будто не у нас украли. Открываем Джонсона. Будьте любезны, точно, как в аптеке. "В ноябре 1928 года нам было приказано в кратчайшие сроки реорганизовать экспозицию Эрмитажа в соответствии с социологическим принципом, разбив и перетасовав коллекцию, собиравшуюся более ста лет" (Джонсон цитирует Татьяну Чернавину, куратора Эрмитажа, приводя ссылку на книгу, вышедшую в Лондоне, в 1937 году). Как установил в специальном историческом журнале Эванс, только Энрю Меллон и только за 1930-1931 гг. купил и вывез 21 полотно, в том числе 5 Рембрандтов, 4 Ван Дика, по 2 Рафаэля и Франса Хальса, ну и по штучке Ван Эйка, Веронезе, Веласкеса, Ботичелли, Тициана, Перуджино, Рубенса, Шардэна.  Он потом поместил все это в созданную им Национальную галерею в Вашингтоне. Это было, по-видимому, самое большое перемещение за границу приобретенных произведений искусства. Уплачено было 6654053 доллара, по 317 тыс. за вещь. Меня, правда, давно не удивляет, когда мне одной рукой под нос счастье народное пихают, этак с подвыванием, со слезой, а другой рукой карманы выворачивают (это уже с сопением и повизгиваниями насчет недопустимости вывоза ценностей за рубеж). Обращает на себя внимание и обычная бестолковость – решение об "операции" принято осенью 1928-го, что понятно, учитывая кризис тогдашнего механизма хлебозаготовок, а завершается чем-то реальным это дело спустя 2 года, когда от этого механизма уже остались рожки да ножки и вовсю идет выемка, благо загодя создано мощное налоговое ведомство.  Тут, кстати, недавно, гимн этого сучьего шабаша обратно вернули. А чего? Музыка, говорят, хороша...

Из всего замечательного, что есть в этой книге, наиболее актуальными сейчас мне представляются картины Америки времен Великой депрессии. Приятно отметить, что Джонсон, будучи англичанином и историком, воздал по заслугам Ротбарду, американскому экономисту. Среди бытовых зарисовок отмечу прелестный и многое в австрийской теории цикла объясняющий фрагмент. Из 86 зарегистрированных нью-йоркских театров зимой 1931-1932 года давали представление только 28, причем на спектакль по новой пьесе Юждина О'Нила все билеты были распроданы на много представлений вперед по запредельной для той зимы цене – 6 долларов за место. При буме О'Нил не отличается от неО'Нила. При депрессии все становится ясно. Отели Риц и Пьер, снизив цену, были в убытках от оттока постояльцев, а Уолдорф, оставив цены на докризисном уровне, стояла набитая под завязку. Конкуренция.

Цвет нации отреагировал на это естественным образом, раскололся. Часть (в том числе Чейз, Нибур, Пол Дуглас) голосовала за кандидата от социалистов. Инженеры человеческих душ Шервуд Андерсон, Теодор Драйзер, Эптон Синклер, Эрскин Колдуэлл, Эдмунд Уилсон, Джон Дос Пасос, придя в отчаяние от падения книжного рынка, проголосовали за кандидата от коммунистов, Уильяма Фостера. Они даже подписали коллективное письмо, обличающее капитализм и призывавшее учиться у СССР как надо развивать экономику. Некоторое, недолгое впрочем, замешательство вызвал Меллон, вернувшийся с картинами Эрмитажа из набитой голодающими колхозниками и сосланными кулаками России. Особый колорит ситуации придавал тот факт, что Меллон, будучи миллиардером и филантропом со стажем, в те кризисные дни подвергался ожесточенным нападкам за возможное утаивание доходов от налогообложения. Появление Меллона с картинами подмышкой и имиджем спасителя Советов, чьи purchases позволяют им продолжать курс на социалистические преобразования (а худо бедно его purchases составили треть валютной выручки Советов от экспорта в США) погрузили прогрессивную общественность в ступор самоопределения. С кем вы, мастера культуры...

Замечу в сторону. Секретная операция размером с треть экспорта в Штаты – это тоже по-нашему, по-советски.  Секрет размером со слона и попытки спрятать его в чистом поле, представив клумбой. Думаю, что не из ненависти к свободе как таковой, а именно отсюда растут ноги кастовой гебешной ненависти к свободной прессе. Начальство может в газете прочесть, что ни хрена не работает, когда мы уже доложили, что все сделано, и уже даже ордена в стаканах обмыли. Так что это не идеология, это Дарвин – либо те, либо эти.

В заключение скажу про Modern Times, что Борис Львин мне рассказывал, будто где-то в сети есть русский перевод, но настолько,  впрочем, корявый, что может лишь дискредитировать оригинал. Не буду искать, а вы можете попробовать.

Джонсон многое сделал для демистификации идолов перераспределяющего государства. Простой перечень деяний Рузвельта в сочетании с данными о безработице, особенно удавшиеся ему в "Истории американского народа", подрывает фундамент того памятника, который установила ФДР благодарная интеллигенция (он, кстати, одним из первых актов профинансировал из федерального бюджета существование тех театров, в которые перестала ходить публика).

Но Джонсон внес и более непосредственный вклад в разоблачение левого мифа. Таким вкладом стала небольшая книжка биографий видных мыслителей и общественных деятелей, сформировавших левую традицию Запада (жаль, но без особых раздумий эта традиция была употреблена нашим народом под предводительством философствующих уголовников и беглых каторжников как булыжник, который сгодился для того, чтобы добить издыхавшую империю).  У нас он был применен с наивысшей брутальностью.  Но в "Интеллектуалах" Джонсона интересовало не применение бульника, и даже не его изготовление, а личности изготовителей.

=====================================================================

Johnson, Paul. Intellectuals. HarperPerennial, 1990, ISBN 0-06-091657-5 (paperback). =====================================================================

Руссо, Шелли, Маркс, Толстой, Ибсен, Хемингуэй, Брехт, Бертран Рассел, Сартр, Эдмунд Уилсон, Виктор Голланз, Лилан Хелман, – поразительный набор судеб людей, во многом сформировавших нашу цивилизацию, построивших идейный фундамент того, что я назвал перераспределяющее государство. Как всегда у Джонсона, написанная и читающаяся на одном дыхании, книга, которую распирает от материала, при очень точных характеристиках (некоторое ехидство  Джонсон оставляет лишь в названиях глав, так, глава о Толстом убийственно названа "Лев Толстой – старший брат Бога", в остальном он, исследуя и воссоздавая своих героев, относится к ним с уважением, нигде не позволяя себе унизить идейного противника).

Заключает книгу интереснейшая глава с биографиями, точнее очерками духовной эволюции людей, либо преодолевшими собственные левые убеждения, либо – с разным успехом – противостоявшими веку (Оруэлл, Ивлин Во, Сирил Конноли). Здесь же отличные зарисовки о Ноаме Хомском, Фасбиндере и др.

Для нашей культуры, где политические убеждения путаются с любовью к родителям и лояльностью к ним, где нравственный компромисс, лицемерие, непонимание значения свободы, оппортунизм, бытовая нечестность являются компонентами государственного уклада, эта книга представляет не развлекательный, а острый практический интерес.

Понимаю и разделяю предостережения Мизеса относительно опасности перехода на личности. Правота или неправота воззрений, истиность или ложность суждений не зависят от того, мыл ли руки перед едой ваш оппонент. В этом смысле книга Джонсона не заменяет беспристрастного логического препарирования левой доктрины, которую осуществил Мизес и его последователи. Речь можно вести скорее не о разоблачении, а о развенчании. Если один из участников спора убеждает публику в особой полезности грязи, ссылаясь на "данные науки" (безбрежная ты наша), и если он будет застукан в тайном использовании пилки и ножниц, пафос спора сдувается, и он перестает быть общественным явлением, оставаясь, конечно, интересным для специалистов.

Тут я почтительно умолкаю, ожидая появления неких настоящих экономистов с их настоящими экономическими разговорами. Все еще жду, что появятся тут, развернут хрусткую бумагу а там – синее в звездах предисловие к Мизесу. "В точности как обещали", -- ахну я... Может, еще что-нибудь из обещанного принесут. Под Новый год отчего не помечтать.

А пока они пишут и шлют – читайте Джонсона, не пожалеете!

Вернуться наверх

Вернуться на главную страницу