Не считая самоликвидации института наследственных членов Палаты лордов (по этой причине, видимо, нашелся текст про Блейра), ничего существенного не произошло. Слава Богу, я не агентство новостей и не обязан их поставлять, даже если ничего нового и не произошло.

1. Они и мы

Они гораздо более нервные, практичные, быстрые, я бы сказал – ловкие.

Они менее, что называлось, начитанны. В том числе по специальности. Про общекультурный уровень уже и не говорю.

Может быть, они меньше знают, но больше умеют? Может быть.

С другой стороны, их учат как-то странно. Не могу серьезно считать электронные таблицы предметом преподавания в университете.

Значительная часть практических навыков в мое время не была предметом преподавания в университете. И то правда – советская высшая школа решала другие задачи. Поначалу нужно было снабдить "кадрами" тот самый большой завод, который "гудит, как улей".

Позже высшая школа стала пропуском в "иную жизнь". Через политех ли, через юридический, но молодая номенклатура для того, чтобы дослужиться до номенклатуры старой, должна была "получить корочки". Это был золотой век советской высшей школы: именно тогда, когда высшее образование получали нынешние руководители стран бывшего С.С.С.Р., формировался советский студенческий миф.

К старости советская высшая школа обрела многочисленные складки и ямки, отеки и пролежни. Все это стремительно гнило, хотя в этих-то складках и таились то Лотман, то Афанасьев, то Анчишкин с Яременко (я понимаю, что они все разные, я объединил их в силу их некоторой... неожиданности что-ли; такие еще не "чудаки", но уже не "необычные").

Впрочем, Лотман сюда не вполне справедливо попал, это ведь Университет Тарту, а Тарту, доложу я вам, расположен в Эстонии. Каковая Эстония всегда воспринималась мною как другая страна. "У нас – видел – бабулька? А там она была бы пожилая леди, там они одни, без детей и внуков, сидят себе в кафе, пьют кофе с печеньем, а потом выходят, садятся в "Запорожец" и уезжают с гордым независимым видом", – так рассказывал мне коллега-эстонолюб, возвращаясь под осень на работу из Хапсалу. Помню, меня это совершенно не удивляло. Из ино-странности и Эстонии, и Литвы, и Латвии я исходил всегда, поэтому возвращение их независимости воспринял как дело праведное. "Чужое брать нельзя" – так уж меня мама воспитала.

Возвращаясь к нам и им. Человек, пригласивший меня летом 1997-го года "что-нибудь у нас почитать", достигший немалых административных высот на факультете, признался мне как-то, что, да, сейчас программа стройнее, учат более целенаправленно, много такого, что мы открывали сами, читается им с первых курсов. Но знаешь, у нас было бессистемней и интересней. Взять ту же математику, сколько разных курсов, больших и маленьких, никак между собой не связанных, но как-то так это все было... Он не закончил, махнув рукой.

Тогда мне показалось, что я его понял, но сейчас я думаю, что понял я собственные мысли.

Макро- и микроэкономика подозрительно легко заменили марксистско-ленинскую политэкономию, а "история современной цивилизации", об овладении которой с гордостью сообщили мне студенты, смахивает на не особо перекрашенный исторический материализм. Забор рухнул, и красный профессор Иван смог беспрепятственно обняться с розовым профессором Джоном. "Я же всегда говорил, надо шире смотреть на вещи и не бояться использовать результаты работ прогрессивных ученых Запада", – сколько раз я слышал этот понятный по тем временам лепет, да что там слышал – лет десять назад я сам так считал.

Возможно, одним из тормозов является вовсе не непонимание, а как раз понимание – понимание глубины нравственно-интеллектуальной пропасти личного социализма, того, что в собственной голове. И страх и злость, какие часто сопровождают понимание неизбежности тяжелой, рискованной, длительной и неприятной работы. "Какого черта! Не может же быть, что ВСЕ, что я считал правильным – ошибка. Ну должны же, ну не знаю – университеты (это профессор, а воспитатель – детские сады, а летчик – авиакомпании, а шахтер – угольные шахты), они-то должны же быть государственными! Ведь вот и у них..."

И действительно. "У них". Вот и учебник о том же, причем переводной. "Вы же не будете настаивать на том, что (ха-ха) Самуэльсон – социалист?"

Буду. Про это три года курс читал. По слогам. Поняли что-нибудь? Не знаю. Записывали и экзамены сдали – это точно. Но экзамены нынче иные, все больше тесты. Тесты я не люблю, если это не правила дорожного движения или экзамены в ФКЦБ (теперь, после отставки Васильева, может в них будет меньше ошибок?).

В рамках этой традиции тесты есть нечто непредставимое. Итеративный, кооперативно-антагонистический процесс выявления оценки студента – один из самых творческих, поучительных и захватывающих процессов, имеющих место при научении студента.

На экономическом факультете, когда я там учился, эта культура была мощно представлена преподавателями кафедры с кривым названием "математические методы анализа экономики", или матметоды. Значительное число студентов-экономистов первоначально мечтали учиться на мехмате или только-только созданном ВМК, так что преподаватели имели достойных партнеров-противников на экзамене.

Американская система тестов опирается на иной университет – как часто бывает, совпадение названия при вопиющей разнице именованного. Американский университет есть прежде всего фабрика по производству работников, но не цеха, а общества, базирующаяся на религиозно оправданном, институционально поддержанном, тотальном разделении труда. Для такого общества – "все работы хороши, выбирай на вкус" среди великого множества конкурирующих вузов.

Наши университеты несут на себе истлевший призрак элитарности, может быть это – единственное, за что как раз следует цепляться и что следует стремиться воссоздавать. При свободной конкуренции, я думаю, останется 2-3 таких центра, все остальные "университеты" вполне могут сидеть на тестах, перенеся большую часть активности в разные формы дистанционного обучения.

Для иллюстрации ограниченности применимости тестов в университете чрезвычайно удачно подходит материал, обнаруженный мной на сайте "Бессрочная ссылка", в выпуске от 25 октября 1999 г.

(коварно замыкаю тему Лотмана, Эстонии и экзаменов). И обе шкалы, и комментарий, что называется, "в жилу", причем шкалу оценок Академии Генштаба я могу привести здесь полностью, пользуясь любезным разрешением Романа Лейбова, ведущего упомянутый сайт.

Попробуйте представить себе тест, способный выявить пятую степень этой классификации.